Под откосом бился в агонии серый жеребец, высекая задним копытом искры из булыжника. Рутова присела рядом с убитым. Из-под папахи — рыжие космы волос, черная повязка съехала на шею. Старый бешмет задрался в падении на грудь, темнели растресканные ладони в бурых, закаменелых мозолях.
Когда подбежал Аврамов, Софья повернула к нему налитые ужасом глаза, спросила, заикаясь в безмерном, жалостливом удивлении:
— Г-григорий Василич... а этот зачем с ними? Этот з-зачем против нас? Он же свой хлеб ест, поле своим потом солит...
Неузнаваемо жестким гляделся теперь новый начальник оперотряда. Ответил сухо, подрагивая от боевой неостывшей горячки:
— А мы с тобой, Софья Ивановна, для того сюда и посланы, чтобы разобраться и все по своим местам расставить.
Через три вагона вышел из тамбура Митцинский — бородка, пенсне, белый картузик. Под стеклами — цепкие, холодные глаза. Оглядел побоище, брезгливо дернул щекой, утвердился на месте — руки за спиной.
Тощая фигурка бандита, лежавшая под насыпью, едва заметно дернулась, блеснул из-под локтя затравленный взгляд. Митцинский подошел поближе, вгляделся. Чуть колыхалась в такт затаенному дыханию спина.
Вдоль вагонов торопливо шли трое милиционеров, возбужденно переговаривались. В словах, жестах перекипала ярость недавнего боя.
Митцинский стиснул зубы, хрустнул пальцами — надо было решаться. Трое, перемалывая подошвами гравий, приближались. Митцинский слепо качнулся, уцепил за шиворот Султана, приподнял рывком, толкнул навстречу милиционерам:
— И затаиться как следует не может. Шкура, трус. Умел стрелять — умей отвечать.
Двое приняли Султана, ловко заломили руки за спину, повели. Третий шагнул к Митцинскому, козырнул:
— А вы, разрешите полюбопытствовать, из каких будете? Документик какой-нибудь имеется?
Султан уходил, подскакивал на одной ноге, гнул шею, стараясь достать взглядом Митцинского. Митцинский выждал. Не торопясь, достал документы.
— К вашим услугам адъюнкт Петербургской юридической академии Митцинский. Возвращаюсь в Чечню, к родным.
У милиционера — уважительность по лицу:
— Выходит, соратники, ежели можно так выразиться, поскольку...
— Отчего же, можно, выражайтесь, — усмехнулся Митцинский.
— А за бдительность, за обнаружение бандюги примите нашу благодарность. Вовремя вы его приметили, сколько делов наделали, сволочи.
— Не стоит, коллега, — протяжно сказал Митцинский, качнулся с носка на пятку, — одно дело делаем.
— Это точно! Вы, так сказать, на весах справедливости, а мы...
— Вы правы. Не смею задерживать, — склонил белый картузик Митцинский. — Впредь — к вашим услугам.
Не торопясь поставил ногу на ступеньку, взялся за поручень. Милиционер крякнул, проводил взглядом: серьезный мужик — обстановку понимает, а все же барин, фанаберистый, белая косточка, хотя, рассудить по справедливости, и среди них есть такие, что взяли правильную линию.
«Ничего, обломаем, человеком сделаем», — усмехнулся, отходя, милиционер.
Софья завороженно смотрела на Митцинского. Аврамов, перехватив ее взгляд, спросил у подошедшего милиционера:
— Кто таков? Вон тот, в очках, картузе.
— Все в порядке. Интеллигенция из юридической академии. Вроде барин, а классовую расстановочку уразумел, бандита недобитого сдал.
Аврамов тронул Рутову за плечо:
— Что, знакомый, тот, в картузике? А, Софья Ивановна? Спрашиваю: тот, в очках, знакомый, что ли?
— Нет. Показалось.
Рутова с усилием отвела взгляд. В глазах стояли: маска на лице, холеные руки, тонкий стан, перстень, что стучал по набалдашнику. Рассердилась — наваждение! При чем тут та далекая маска среди увядающих цветов и какой-то юрист из академии? Глубоко, судорожно вздохнула, поднялась в вагон. На ресницах — непросохшие слезы. Мимо вагона торопливо шагал милиционер с карабином Асхаба рыжего. Аврамов поманил пальцем, присмотрелся к незнакомому оружию, по складам прочел:
— Маде ин енгланд... — присвистнул: — Английская?! — Показал удостоверение: — Это, брат, я с собой возьму. Мне с этой штукой разбираться еще надо.
Д а л ь н и й В о с т о к. Не закончена ликвидация поддерживаемой Японией Меркуловско-Каппелевской группы, которая претендует на захват Дальнего Востока с последующим террором и репрессиями советского контингента населения.
Т у р к е с т а н. Разрастается движение басмачей. Их поддерживают Афганистан, Персия, Китай.
Б е л о р у с с и я. Активизируется бандитско-анархистская организация Булак-Балаховича.
Ч е р н о м о р с к о е п о б е р е ж ь е. Новороссийск, Крым, Одесса находятся под угрозой десантных войск Врангеля, которые группируются в Болгарии и Югославии. Западный участок границы находится под давлением петлюровских войск в Румынии.
А з е р б а й д ж а н. Объединенная мусульманская организация Иттихад-ислам ведет тайные переговоры со штабом Шкуро, поддерживает с ним постоянную связь.
Г р у з и я. Меньшевики готовят переворот в Грузии во главе с подпольным паритетным комитетом, ищут связи с Турцией и контрреволюцией Северного Кавказа.
С е в е р н ы й К а в к а з. Дагестан и Чечня — здесь полыхают опасные очаги контрреволюции, организованные терским белоказачеством и реакционным духовенством. Бандитизм, помимо ограбления поездов, приобретает политический оттенок: взрывы мостов, железных дорог, поджоги сельсоветов, убийства активистов, рабочих корреспондентов.
Необходимо немедленно и тщательно пересмотреть личный состав штабов ЧОН и изъять из них военспецов — сторонников белогвардейщины. Необходимо усилить войска ЧОН и пополнить их активной и надежной рабоче-крестьянской прослойкой.
1. Проверить и укрепить состав и вооружение ЧОН.
2. Достичь абсолютно надежной охраны складов оружия.
3. Усилить и ускорить подготовку спецкоманд.
4. Обратить пристальное внимание на экипировку и обмундирование войск ЧОН.
5. Всемерно расширить связи с местным населением.
6. Отпуска сверху донизу отменить.
16
Секретарь краевого оргбюро ВКП(б) сидел за своим столом и дочитывал модного француза Кюрбье. Книга называлась «Закон дубины». В ней описывалась история одного племени неандертальцев. Они пожирали улиток, змей и крошили дубинами головы соплеменников. Они выживали слабые племена с их территорий. Описывалось это лихо. Кюрбье ясно давал понять: так было от сотворения мира — сильный крушил и будет крушить черепа слабых до самого страшного суда, ибо закон дубины и кремневого топора — неизбежный закон бытия на земле.
По одному заходили в кабинет и тихо рассаживались вдоль стен заместитель командующего военным округом Левандовский, член реввоенсовета Сааков, начальник штаба округа Алафузов, краевой уполномоченный ГПУ Андреев.
Микоян отрывал глаза от книги, кивал вошедшему, продолжал читать. Смуглое, матовое лицо, его заметно покраснело: чертов француз задевал за живое. Последним вошел, миниатюрный, затянутый в ремни человечек с седыми вихрами, присел рядом с ширококостным Андреевым — седой вихор у плеча уполномоченного. Медленно, тяжело оглядел всех. Был он привлекателен болезненной, хрупкой красотой маленького мужчины в последней стадии зрелости, за которой вплотную начиналась разрушительная старость. Странной, обособленной жизнью светились на этом кукольном лице глаза. Окаймленные снизу нездоровыми, набрякшими веками, глубоко запавшие под сень кустистых бровей, они несуетно, тяжело переползали с одного лица на другое. И тот, на кого падал этот взгляд Быкова, явственно ощущал, как мерзнет и натягивается кожа на лице. Микоян повертел, захлопнул книгу, виновато улыбнулся, сказал с акцентом: