– Братья мои, не забудьте это мгновение, – еле слышно проговорил Илльтуд. – Двенадцать рыцарей, словно двенадцать апостолов Господа Нашего, свидетели на все времена воли Бога. Дадим же клятву пред Богом, королем и королевой всегда быть достойными этой воли. Пусть братство, собравшееся вокруг этого стола, станет орудием Бога через слух и зрение.[11] Снимите шлемы, господа, чтобы никто не забыл ваших лиц.
Все повиновались. Первым был Адрагай Темноволосый, следом за ним его брат Мадок Черный, прозванные так за цвет своих длинных волос, за ними – Ульфин, Нут, Уриен, который впоследствии станет королем, Канет де Керк, Ду и все остальные… И перед лицом рыцарей с обнаженными головами, перед лицом короля, стоявшего, как и они, на коленях, и королевы, белизна парчового платья которой излучала собственное сияние, Илльтуд произнес клятву рыцарства.
– Знайте, что вначале, как свидетельствует Писание, никто не отваживался сесть на коня, если до этого не был рыцарем. Оружие, которое никто не может носить, не будучи рыцарем, не дается им без основания.
Щит, который он выставляет перед собой для обороны, означает, что, как и щит, ставящийся между рыцарем и ударами меча, сам рыцарь должен поставить себя перед Святой Церковью, перед лицом всех злоумышленников, будь то разбойники или безбожники.
Кольчуга, покрывающая тело рыцаря и защищающая его со всех сторон, означает, что так же точно и Святая Церковь должна быть огорожена и окружена неусыпной бдительностью рыцаря.
Шлем, который носит рыцарь на голове, более, чем любое другое снаряжение, виден прежде всего, и он учит нас, что таким же образом рыцарь должен появляться впереди прочих людей для истребления тех, кто задумает навредить Святой Церкви и нанести ей ущерб.
Копье, которое благодаря своей длине наносит удар прежде, чем враг подберется к рыцарю, учит нас вот чему: как страх при виде копья с негнущимся древком и разящим железным наконечником обращает в бегство безоружного мошенника, так же и рыцарь должен быть достаточно гордым, чтобы распространять этот страх и дальше, дабы никакой разбойник или нечестивец не посмел приблизиться к Святой Церкви.
Меч, который рыцарь носит на поясе, имеет обоюдоострое лезвие, и этому есть причина. Меч из всех видов оружия является самым почетным и самым высоким, потому что им можно пользоваться тремя способами. Можно нанести колющий удар и убить острием. Можно рубить по обе стороны, и слева, и справа. Обоюдоострое лезвие меча означает, что рыцарь должен быть служителем Господа Нашего и слугой своего народа. Одна из разящих граней должна быть направлена против врагов Господа Нашего; другая должна справедливо судить тех, кто является разрушителем человеческого сообщества. А острие имеет другую природу. Острие означает подчинение, так как все люди обязаны подчиняться рыцарю. И очень правильно, что острие символизирует подчинение, потому что оно направляется вперед. А ничто не заставит идти вперед так упорно, как подчинение воле собственного сердца. Таково значение меча.
Конь, наконец, на котором восседает рыцарь и который несет его по его необходимости, символизирует народ, потому что народ должен нести рыцаря во всех его надобностях и именно на народе должен восседать рыцарь. Потому что тот, кто сидит на коне, управляет им с помощью шпор и направляет его по своей воле; и таким же способом рыцарь должен управлять народом по своей воле, справедливым подчинением, потому что народ есть и должен находиться под ним. Таким образом, вы можете знать, что рыцарь должен быть господином народа и воином Бога.[12]
Вот так, перед столом со Священным Камнем Фал и мечом Экскалибуром в руках короля, двенадцать рыцарей принесли в первый раз свою клятву Круглого Стола.
V
ДОЖДЬ И ОГОНЬ
Луговые травы напитались дождевой водой, дороги размыло. С тех пор как войско покинуло Лот, оно продвигалось по жидкой грязи, в которой лошади утопали по брюхо. Из-за этого все рыцари были вынуждены спешиться, укрепив свои доспехи и снаряжение на седлах вьючных лошадей,[13] оставив на себе под защищавшими от дождя накидками лишь кольчуги. Так они и шагали, угрюмые и промокшие до нитки, посреди своих людей. Рано утром они достигли земель Соргаллей, не встретив ни одной живой души. Это был дикий край, не возделываемый земледельцами, где перемежались лесистые холмы и стиснутые ими долины, – необозримая страна, ограниченная с юга огромным лесом, и сильно отличающаяся от необъятной равнины, протянувшейся у границ Лота. Страна-западня, где невозможно развернуть сражение и должным образом рассчитать свой путь, и это обстоятельство крайне раздражало герцога Кармелидскою.
Однако Лео де Гран родился на войне, и никто не мог догадаться, какие мысли его одолевают, глядя на него, массивного как скала, с развевающимися волосами и густой темной бородой, обрамляющей выразительное лицо, горделиво восседающего на коне в своей боевой кольчуге и со щитом, украшенным гербом дома Кармелидов в виде стоящего на задних лапах черного льва, с высунутым языком, на белом фоне.
Еще будучи юным щитоносцем, он сражался в Десятилетней войне, когда Утер еще даже не родился. Война, затем победа, когда Свободные народы людей, гномов и эльфов отбросили Безымянного и его ужасные легионы за Границы. Но перспектива выйти снова против них поднимала со дна его души кошмарные видения. Яд страха проникал в его кровь, как и в кровь всех тех, кто сражался с монстрами. Людям было не под силу вынести некоторые вещи. Невыразимые вещи, ужасающие видения, омерзительное зловоние и свирепый вой, от которых они теряли разум, а сердца их навек ожесточались. Со временем они научились спать всю ночь без сновидений, но забыть это они не могли. Лео де Гран вот уже двадцать лет бежал от этого ужаса, который сейчас поднимался в нем, словно лихорадка.
После смерти отца Лео де Гран унаследовал титул, герцогство Кармелид, замок Кароэз и всю ответственность за свой клан. Если бы кто-то осмелился спросить его об этом, он без тени сомнения уверял бы, что один занимался воспитанием своей юной сестры Игрейны, потому что он сам в это верил. В действительности же Игрейну воспитывали незаметный монах брат Блейз и служанки дворца, пока старший брат носился по равнинам в бесконечных и бесполезных кавалерийских набегах, развевая по ветру свой стяг с черным львом Кармелидов. Даже собственная жена видела его лишь изредка.
Лео де Гран сражался против гномов, против серых болотных эльфов и против войска Горлуа, но никогда прежде не испытывал того подспудного дурного предчувствия, какое ныне сжимало его сердце. Но он и помыслить не мог о том, чтобы поделиться с кем-нибудь этим ощущением леденящего ужаса или отказаться от командования армией. Утер потерял слишком много крови, чтобы встать во главе своих войск, и эта честь перешла к нему по праву как к коннетаблю королевства.
Лео де Гран встряхнулся от дождя, пришпорил своего коня и пустил его легкой рысью. У Утера даже не было сил выйти проводить их. Возможно, его рана загноилась. Возможно, лезвие кинжала гнома было отравлено – поди знай, что на уме у этих мрачных пожирателей камней… Как бы то ни было, у него начался жар, и некоторые увидели в этом действие проклятия. Едва способный держаться прямо, король только и смог, что призвать вассалов с их дружинами к оружию под свои знамена и поставить герцога во главе королевского войска, перед тем, как погрузиться в беспамятство. Его приказы не были такими четкими, как того хотелось бы Лео де Грану, но король был больше не в состоянии уточнить свои опасения. Надо было идти в земли Соргаллей, навстречу герцогине Хеллед, затем продвигаться к Черным Границам… Это была разведывательная экспедиция, но во главе настоящей армии, объединяющей цвет вооруженных сил королевства. Должно быть, Утер отчасти поверил рассказу того варвара, Фрейра…