– Это яд тебя жжет. Они всегда покрывают клинки ядом, ты должен об этом знать… Доверься мне, коннетабль. Если бы я хотела тебя убить, ты не находился бы здесь, в моем шалаше, а остался бы гнить там, вместе с другими… А чтобы тебе было спокойнее, знай, там всего лишь сосновая смола, листья плюща и земляники, пижма, мак… и другие растения, о которых тебе знать не следует.
Лео де Гран откинулся назад. На него нахлынули ужасные воспоминания о сражении. Засада, огонь, сыплющийся с неба дождем, кошмарное обличье орд Черного Властелина, возникших как из-под земли, подобно демонам, его люди, падающие один за другим вокруг него, порой даже не успев вытащить меча из ножен, затем их безумное бегство до самой границы большого леса… Кроме жестоко горящего плеча, все его тело с головы до ног дрожало от холода на подстилке из листьев, и ему было стыдно своей наготы перед женщиной, пусть даже эльфийкой.
– Кто ты такая? – прошептал он.
Блодевез не сразу ответила ему. Как любой другой из племени воздуха, она хорошо видела в темноте этих последних ночных часов и потому досыта и беспристрастно нагляделась на это мощное тело, такое крепкое и белое. Люди были грубыми, крупными, шумными, как стадо кабанов, но, надо признать, впечатление исходящей от них силы, столь отличавшее их от эльфов, было не лишено привлекательности. И потом, она часто спрашивала себя, что чувствовала Ллиэн в объятиях Утера… Кончиками пальцев она пощекотала бедро, живот и торс герцога, посмеиваясь над каждым его вздрагиванием, а потом скользнула к его мужской плоти, немедленно отозвавшейся на ласку, несмотря на холод и боль.
– Я еще навещу тебя, – шепнула она, пряча улыбку.
Она уже почти поднялась с колен, но Лео де Гран схватил ее здоровой рукой.
– Погоди-ка! Что стало с моими людьми?
– Твои люди мертвы! – резко бросила Блодевез. – Тем, кто остались в живых, помогают, как и тебе, мои соплеменницы. А теперь отпусти меня и спи!
Она сбросила его руку и вышла из шалаша, с щеками, зардевшимися от внезапной вспышки гнева, удивившей ее. Снаружи все еще темный подлесок колебался от стонов десятков и десятков раненых, вокруг которых хлопотали друидессы. Никогда еще лес Элианд не видел такого количества людей – рыцарей, лучников, пехотинцев, – израненных и заливающих своей кровью его священную землю. Выжившие держались группами, испуганно озираясь на шорохи в этих потемках, к которым их глаза не могли привыкнуть. Они молчали, тесно прижавшись друг к другу, как дети, склонив головы и прерывисто дыша, не веря, что им удалось выжить. Блодевез, скользившая между ними, была так бледна, что некоторые принимали ее за привидение, и их сердца сжимались еще сильнее с каждым ее движением. От людей исходила почти ощутимая, почти видимая волна страха и безысходности. Одни беззвучно плакали, другие тихо переговаривались, иногда сами с собой (возможно, это было то, что их монахи называли молитвами). Некоторые даже спали, повалившись на подстилки из мха, словно мертвые. Куда бы ни посмотрела Блодевез, везде она видела побежденных, разбитых людей, которые уже ничем не напоминали армию.
Вдруг у нее похолодело в груди от ужасного видения. Все эти распростертые существа, весь этот страх и страдание придавали священному лесу вид Сида, загробного мира, где пребывали души умерших. Даже бледные тени друидесс напоминали духов из древних легенд, стоны которых предвещали смерть. Это была невыносимая картина, но эльфы верили в сновидения, и ей хотелось бы заглянуть кому-нибудь в глаза, чтобы поговорить об этом – у эльфов такое было в обычае. Но никого из эльфов не осталось. Кроме лесных жриц, не было ни одного друида, поэта или воина, словно весь народ Элианда ушел подальше от людей, оставив их одних, ее и целительниц, с этой жалкой горсткой раненых.
Блодевез остановилась, охваченная испугом, и взгляд ее наткнулся на совсем юного солдатика, прислонившегося спиной к ясеню в стороне от остальных. Голова его была непокрыта, но на нем еще оставалась разорванная накидка и кожаный стеганый панцирь, тоже искромсанный до такой степени, что сквозь него проглядывало тело. Мальчишка вздрогнул, когда она отвела в стороны полы его одеяния, но позволил ей осмотреть себя – он был слишком измучен, и ей не пришлось его успокаивать. Три параллельных борозды, вероятно, от когтей волка, прорвали ткань и кожаный панцирь, но на теле царапин не было.
– Все хорошо, – сказала она. – У тебя ничего серьезного…
Она провела рукой по его щеке и собралась отойти, но мальчик буквально вцепился в нее.
– Не оставляйте меня одного, госпожа! Очень прошу вас, не оставляйте меня одного!
Он обхватил ее ноги с такой силой, что Блодевез чуть не упала, потеряв равновесие. Ей удалось оторвать от себя его руки, она села рядом с ним, и он тотчас же бросился ей в объятия. Эльфы не знали подобного одиночества, этой острой потребности прильнуть к другому существу, столь характерной для человеческой расы. Неужели люди чувствовали себя такими одинокими, что им было необходимо, чтобы их обняли? Этот ребенок, едва ли старше десяти лет, ростом был выше, чем многие взрослые эльфы, но ни один эльф его возраста никогда бы не проявил подобного отчаяния. Как этой расе удается быть такой сильной и такой слабой одновременно?
– Все кончилось, – шепнула она ему на ухо. – Монстры разбежались, королева среди нас. Они больше не вернутся…
Она улыбнулась, расчувствовавшись от собственных слов. Это правда, Ллиэн была где-то здесь, и она последовала за ней, как и все остальные, в едином порыве покинув свое убежище на Авалоне, не обменявшись между собой ни словом.
Блодевез задумалась о своем и вздрогнула от голоса мальчика, которого вдруг словно прорвало.
– Ничто не может их остановить, – говорил он. – Нас была целая армия, две или три тысячи человек, я никогда не видел такого… Они атаковали ночью, одним ударом. Они были повсюду, ревели отовсюду… Кругом все горело, весь лагерь был в огне… Мессир Хьюго пошел вперед, со всеми рыцарями. А мне приказал следить за вьючной лошадью и его вещами, а я все потерял… Я испугался, понимаете? Там были волки, а один из моих братьев был съеден волками, дома, в деревне, в ту зиму, когда был большой голод… И тогда я убежал… И вот все пропало.
Блодевез чуть не рассмеялась, но отчаяние этого щитоносца из-за имущества, утрата которого была просто смехотворной по сравнению с той бойней, в которой он выжил, было самым настоящим. Потерянные лошадь, кое-какая провизия и несколько теплых вещей делали из него несостоятельного должника, клятвопреступника, недостойного доверия своего сеньора, и эта перспектива убивала его.
– Может быть, он погиб, твой мессир Хьюго, – сказала она.
Ребенок повернулся и посмотрел на нее со смесью ужаса и удивления.
– Этого не может быть, – бормотал он. – Рыцари не могут умереть вот так! Это было бы… Это было бы слишком ужасно.
Блодевез улыбнулась, погладила его по щеке и мягко уложила у подножия дерева.
– Конечно, – сказала она. – Рыцари не могут умереть… А теперь спи, отдыхай.
Понемногу нарождался робкий серый день, стирал ночные тени, и люди, приободрившись от этого жидкого света, вставали и старались отойти хоть на несколько шагов, как будто стеснялись находиться рядом с другими. Они были далеко, отделенные от нее порослью подлеска, и наверняка не могли ее заметить, но Блодевез побежала, внезапно охваченная возрастающей тревогой. И так же как она, другие друидессы исчезали с последними остатками ночи, покидая этот лес, оскверненный солдатней. Она бежала напрямик, не разбирая дороги, но потом повернула к своему шалашу и, словно дитя, легла рядом с большим телом Лео де Грана.
– Ты вернулась…
Эльфийка не ответила, лишь сильнее прижалась к нему. Дневной свет едва проникал сквозь переплетенные ветви ее шалаша, но этого было достаточно, чтобы он разглядел ее светлые волосы, так редко встречающиеся среди лесного народа. Возможно, он думал, что для подобных дел нужна только женщина его племени, а может быть, это не имело в его глазах никакого значения? Блодевез позволила его тяжелым ладоням скользнуть по своим ногам и подняла муаровую тунику до своей такой тонкой талии. И потом сама обхватила его ногами, упершись в его массивный торс.