Ближе к ночи принц Махелоас вытянул руку, и гномы с криком ринулись на поле битвы. Они бежали прямо к нему, прямо к Экскалибуру, своему похищенному талисману. Среди них был и Рогор, который рубил и живых и мертвых широкими взмахами топора с исступленностью, позволившей ему вскоре подобраться вплотную к королю. Даже сейчас, после всего пережитого за этот день ужаса, Утер содрогнулся при воспоминании о его страшном, перекошенном лице. Он рухнул на колени, невыразимо уставший, наполовину ослепший от текшей по лицу крови, и руки его так болели, что он не мог больше держать Экскалибур. В тот самый момент, когда они оказались лицом к лицу, принц Рогор засмеялся и стал выкрикивать что-то, чего Утер не мог расслышать в этой безумной рукопашной схватке. Гном размахнулся и ударил, но удар был смягчен внезапно упавшим между ними раненым. Утер закричал, когда железо разрубило кольчугу, ломая ребра, разрывая плоть. От удара он повалился на землю, удивляясь, что не почувствовал никакой боли. И тогда, в последнем броске, он ринулся вперед, выставив Экскалибур, словно копье, и нанес принцу Черной Горы колющий удар, проломив ему переносицу и расколов череп пополам…
Это было последнее, что осталось у него в памяти.
Как он смог выйти, каким чудом оказался верхом на коне, отупевший от усталости и боли, почему не погиб там, среди своих собратьев? Он не знал, но, впрочем, это не имело никакого значения…
На рассвете они подъехали к Лоту. В городе каким-то образом узнали о том, что армия погибла; все ворота были распахнуты настежь. Не было вьючных лошадей, поэтому жители уходили пешком, унося на себе то, что можно было унести. В этой жуткой суматохе находились такие, кто дрался и убивал друг друга из-за кошелька, золотого кубка или окорока… Несколько стражников на крепостных валах и у главной потерны освободили им дорогу. Другие, на улицах города, бросались на них, чтобы отобрать лошадей. Утер был не в состоянии драться, но у него не осталось сил и на то, чтобы управлять своим конем. Когда тот встал на дыбы, испуганный всеми этими тянущимися к нему жадными руками, король свалился на землю, как тяжелый куль. Когда Адрагай кое-как поднял его, они вдруг обнаружили, что стоят одни на внезапно опустевшей улице.
– Камень, – прошептал Утер. – Веди меня к Камню…
Рыцарь взвалил короля на спину, с трудом поднялся и донес шаг за шагом до самого дворца. Ворота были раскрыты. Адрагай вынул из ножен свой меч, но это было ни к чему. Они оба выглядели столь устрашающе, что никто и не подумал бы с ними драться. Да и зачем? Золотая посуда валялась по полу, брошенная мародерами, слуги носились во все стороны как ужаленные, убегая, как только замечали их. Где-то бешено лаяла привязанная собака, плакали дети, брошенные своими родителями. Дворец был просто пустой оболочкой, где угрюмо раздавались их шаги. Вдвоем они добрались до зала Совета, с трудом преодолевая каждую ступень и оставляя после себя на лестнице комья тающего снега, смешанного с грязью и кровью. Временами Утер терял сознание, но неверный шаг Адрагая заставлял их обоих шататься из стороны в сторону, и тело короля то и дело пронзала нестерпимая боль, отчего он приходил в себя. Наконец, перекрывая оглушительный шум, доносившийся из города, раздался долгий стон, все более ясный и сильный. Камень Фал узнал приближавшегося короля.
Последние шаги, отделявшие его от талисмана, Утер прошел самостоятельно. Камень вибрировал, и его стон раздавался в опустевших коридорах как траурная прощальная песнь.
– Ты пойдешь к Мерлину, – прошептал Утер, не отрывая глаз от трепещущего сердца Круглого Стола. – Расскажи ему о том, что ты видел… Артур… Пусть он заботится об Артуре, чтобы тот стал достаточно сильным, дабы завершить начатое нами дело. – Король старался держаться прямо, несмотря на мечущиеся в глазах блики, несмотря на головокружение и боль. Стол плясал перед ним, а мрачный звук Фал Лиа оглушал его.
– Пусть Игрейна простит меня… Прости меня. Нельзя, чтобы знали, где он, нельзя, чтобы знали, кто он такой… Иначе они убьют его. Поклянись мне…
– Клянусь! – ответил Адрагай.
Но король уже не слышал его – впрочем, он уже разговаривал не с ним. Его раны открылись, кровь сочилась через кольчугу. Каждый шаг давался чудом, но он все шел вперед, волоча за собой по плитам пола Меч Нудда, и невыносимо для уха скрежетал по камню металл.
– Я так хотел бы любить тебя, – шептал он.
Он прислонился к бронзовому столу, схватил обеими руками рукоять Экскалибура и попытался выпрямиться.
– Я так хотел бы, чтобы ты меня любила…
В середине стола покрасневший Камень пульсировал, как бьющееся сердце.
– Ллиэн…
Последним усилием, собрав в этот момент все оставшиеся в нем силы, он ударил по Камню так яростно, что Меч вонзился в него.
Это было последнее, что он видел. Утер рухнул на пол, Адрагай приподнял его голову. Золотой меч вошел в Камень…
– Никто… никогда… не сможет их разделить, – еле слышно промолвил он.
И глаза его закрылись навечно.
Гораздо позже, уже днем, когда ледяной дождь обрушился на город, аббат Илльтуд наконец-то нашел их. Но было слишком поздно.
Ульфин, Кевин и Онар стояли на страже, изучая, что делается снаружи, через щели в перегородке, Тилль в это время устраивал стойло для лошадей, а Судри везде понемногу раскладывал серу. Когда в скором времени они пойдут назад, одного факела будет достаточно, чтобы устроить в конюшне нешуточный по жар. Ллиэн догнала Фрейра как раз перед выходом из подземелья, и они вместе прошли через широкий проем. Как и сказал сокол, это была конюшня – весьма удачный выбор со стороны Гильдии. Никто не обращал внимания, что туда въезжают или выезжают на лошадях, к тому же внутри было довольно темно, чтобы различить выдвижную перегородку, маскирующую вход в подземелье. Несмотря на темноту, Ллиэн заметила на лице рыцаря немой вопрос, адресованный Фрейру, затем утвердительный жест варвара и почувствовала себя одновременно уязвленной и униженной. Двое людей загодя решили судьбу Герри… Ульфин стоял в полосе света, его кольчуга мрачно поблескивала, словно драконья чешуя, а плащ, чистый, несмотря на грязь, сопутствовавшую им в дороге, подчеркивал его высокий рост. В темноте он так напоминал Утера…
Ллиэн испустила резкий крик и рухнула в солому, устилавшую пол.
Смерть была здесь.
Воспоминание об Утере привлекло ее, и Ллиэн увидела, как та уносила короля в своих костлявых руках. Затем Смерть склонилась трижды – перед тремя из них.
XV
ЛИЦО ХОЗЯИНА
И снова Тарот плохо спал. Он слишком давно привык к роскоши своего дворца, бархату и шелку постели, чтобы теперь засыпать на убогом ложе в пещерной хижине, покинутой ее обитателями. Ему постоянно снились монстры, его неотступно преследовало ужасное видение Безымянного и давило на него такой тяжестью, что он не смел взглянуть в глаза самому ничтожному гному. Из-за этого он и забрался сюда, в эту жалкую нору, подальше от всех. Внезапно из самого глубокого его кошмара возникло ощущение опасности. И тут же огромная рука зажала ему рот, чтобы задушить в нем вопль ужаса. Маленькая пещера в один миг наполнилась существами, державшими в руках факелы. Обычно хитро прищуренные глаза шерифа широко раскрылись, когда он узнал человека, зажавшего ему рот. Человек покачал головой, приложил палец к губам и убрал руку.
– Господин Фрейр! – хрипло выдавил гном. Варвар повернулся к своим спутникам, весьма гордясь тем, что был узнан сразу. Границы находились не так уж и далеко, и в мирные времена варвары часто приходили в Каб-Баг, чтобы продать свои меха и купить вина. Но гном быстро оглядел всех непрошеных гостей и, заметив Ллиэн, подбежал к ней и простерся у ее ног.