Впрочем, ждать княгине Долгорукой пришлось недолго. Когда Елизавета вышла из собора, Наташа вырвалась из толпы и сделала шаг навстречу государыне, сжимая в руках подаренный цесаревной крестильный крестик.
Елизавета удивленно взглянула на измученную, поблекшую женщину, которая пробилась к ней сквозь толпу, и с ужасом узнала в этой страдалице хорошенькую и молоденькую княгиню Долгорукую.
– Ты что ли, княгиня? – изумилась она. – А где же майор Барятинский? К тебе же его отправляла…
– Александр Иванович до Москвы меня довез, а затем удалился, – ответила княгиня и с удивлением почувствовала, что краснеет. А ведь, казалось, она давно отвыкла от этой роскоши и безучастно встречала любые, даже самые страшные, вести.
– Куда же это он удалился? – расхохоталась Елизавета. – Хорош жених! Или посвататься не решился?
– Решился, государыня-матушка, – призналась Наталья Борисовна, – да только отказала я.
– Это ты зря, Наталья, – отрезала Елизавета. – Жених он видный. В майоры Преображенского полка недавно пожалован. И любит он тебя давно. В Сибирь, вон, за тобой собирался. А от любви такой отказываться грешно.
– Не пойду я замуж, матушка-государыня, – ответила Наталья, скорбно покачав головой, но в душе, как змея, зашевелилось невольное и тайное сожаление. – За Иванушку моего всю жизнь буду молиться.
– О чем же ты просить меня хочешь, коли замуж идти отказываешься? – недовольно спросила императрица, вглядываясь в похудевшее, бесстрастное лицо Долгорукой.
– Совсем мы с детьми обнищали, государыня-матушка, – сказала Наталья Борисовна. – Состояние у нас в прошлое царствование отняли, а брат мой, Петр Борисович, племянников своих не жалует.
– Вдовий пенсион могу тебе назначить, Наталья, – сказала Елизавета Петровна, – детей твоих учиться определить. Согласна?
– Мой младший сын Дмитрий болен, – после тяжелого вздоха призналась Наталья Борисовна, – в уме мешается. Тяжело ему в Березове было – не выдержал, бедный. Михаил здоровым вырос, а Митенька…
– Как же ты сама все это выдержала? – прервала княгиню Елизавета. – Тяжело было в пятнадцать лет этакую чашу испить? Помню я тебя – дурочку наивную, как ты на обручении на Ивана своего смотрела, глаз с него не сводила, словно в ноги ему сейчас упадешь от восхищения.
– Пока Иван рядом был, я не жаловалась, – ответила Наталья Борисовна, – все терпела: голод, холод, безденежье, надзор постоянный, ссоры семейные. Свекровь моя дочерей своих допекала, Иванушка с братьями ссорился. А я все сносила. Улыбнется он – и я рада. Чего еще желать? Потом за ним пришли, и вовсе исчез Иванушка. Казнить его государыня покойная приказала.
– Знаю, Наталья, все знаю, – вздохнула императрица, – и мне в те времена тяжко было. Ординарца моего Алешу Шубина Анна Иоанновна на Камчатку сослала. И в память о тех временах несчастных я тебе помогу – пенсион назначу. А брату своему скупому скажи – государыня Елизавета Петровна тебя под свою опеку берет. За детей не волнуйся – я о них позабочусь. Ты-то как дальше жить будешь? Шла бы ты, Наталья, замуж. Не хочешь за Барятинского – другие женихи найдутся…
– Я замуж больше не выйду, – твердо ответила Наталья Борисовна. – Не с кем мне в этом мире, кроме Иванушки, жизнь делить.
– Что же ты, княгиня, делать будешь? – вздохнув, спросила императрица.
– Старшего сына Михаила на ноги поставлю и в Киев на богомолье уйду. А потом – и в монастырь Флоровский. Кольцо, которое мне Иванушка на палец надел, в Днепр брошу. С рекой обручусь навечно.
– Да зачем в монастырь? – удивилась Елизавета. – При дворе можешь остаться. Статс-дамой тебя сделаю.
– Нет, государыня-матушка, – решительно сказала Наталья Борисовна. – В монахини я постригусь. А младшего сына Дмитрия с собой возьму. Бывало такое, что детей увечных инокиням разрешали с собой брать. А я с Митенькой не расстанусь.
– Ну, Бог с тобой, – согласилась императрица, – поступай как знаешь. Детям твоим и тебе помогу – в деньгах нуждаться не будете. А там – как хочешь.
Императрица пожала плечами, потом обняла и перекрестила княгиню.
– Ступай, Наталья, – сказала она. – От нищеты я тебя избавлю. А больше ничем помочь не могу – уж не обессудь. У Бога проси того, что я дать не в силах…
Граф Разумовский подвел императрицу в карете, и та бросила последний, прощальный взгляд на измученную, исхудавшую женщину в черном платье, в глазах которой светилась подлинная, не побежденная временем и страданием любовь. «Она ведь своего Иванушку и поныне ждет, – подумала Елизавета. – А я Алешу Шубина не дождалась… Как же у нее сил душевных хватило?! Девчонкой была, по всем статьям в героини не годилась, а стала… Из какой же глины таких, как она, лепят?»