Сразу после церемонии Вяземский подорвался с места и подвел к нам утонченную даму средних лет в траурном платье и кружевной черной вуали.
— Позвольте вам представить мою тетю, — объявил наш мажор.
— Давно хотела познакомиться с вами, мессир, — мягким грудным голосом произнесла она.
Крыша жилого дома напротив здания Имперской управы была грязной, старой и опасливо скрипевшей от набившейся толпы. Там толкались зеваки, которых не пригласили к элите, но которым хватило ума занять места не хуже — хоть и без стульев, закусок и официантов. Самый лучший вид здесь открывался от ржавых перил, где топтались два приятеля. Один скучающе зевал, утомленный зрелищем, другой же через бинокль увлеченно рассматривал группку людей на противоположной крыше: даму в черном и трех парней, на пальце у одного из которых сверкал намозоливший всем глаза знак. За последние несколько дней каждый сайт светских сплетен посчитал своим долгом выложить фотографию балерины с этим дерущимися собаками на груди.
Бинокль сместился чуть в сторону на неподвижное тело на стуле, которое после краткого общения с Павловским могло разве что хлопать ресницами и время от времени закрывать глаза, когда к ним подлетали мухи, вероятно, путая такого уважаемого члена Клики с навозной кучей — что в общем-то довольно не сложно. Мужчина с биноклем усмехнулся. А ведь он столько раз пытался попасть туда и не мог — эти аристократические снобы его не брали. Хотя вот он бы сумел выдержать встречу с даром мессира — может, и недолго, но точно дольше, чем пару жалких секунд.
— Надо бы сесть к нему на процент, — бинокль вновь перевелся на говорящих людей.
— Тебе-то это зачем? — отозвался приятель, глядя на серебряное кольцо в форме полумесяца на его пальце.
Мужчина же в ответ только усмехнулся — самые умные скоро поймут зачем.
— Это что было? — спросил Глеб, когда красавица в черном направилась к выходу с крыши.
— Не знаю, — признался Алекс. — Она просила познакомить ее с новым мессиром Павловским, и я не мог отказать.
А у меня вдова его дядюшки просила если что обратиться ко мне. Правда, какое у нее там «если что», толком объяснить не смогла — однако крайне хотела заручиться положительным ответом.
— Ну если что, — кивнул я, — то, конечно, можете.
После чего успокоенная этой обтекаемой формулировкой дама отправилась по своим делам, а мы наконец по своим — в один частный погреб дегустировать элитное вино. Стоило зайти туда, как нас окружил целый букет из запахов фруктов, цветов и пряностей. Личный сомелье ожидал за столом в форме большой перевернутой бочки с нарезкой сыров и колбас, брускетами, орехами и шоколадом. Он сразу же уточнил, какие вкусы нам нравятся больше — сказать мы не смогли, так что пришлось оценивать все.
— Это, — нахваливал очередной вкус сомелье, взбалтывая красноту в бокале, — напоминает лепестки роз, упавшие на губы в дождливый день…
Судя по всему, у мужика за день была уже не первая дегустация, так что дальше сравнения стали еще красочнее. Тут были и летняя свежескошенная трава, и сладостный шепот цветочных фей — а закончил он вообще вкусом поцелуев любимой женщины. Правда, на мой взгляд, для поцелуев любимой женщины напиток был несколько суховат и кисловат.
— А ничего со вкусом оргии у вас нет? — полюбопытствовал друг.
После чего наш сомелье, явно добавивший новое сравнение в свой личный список, отправился подбирать что-нибудь поярче и понасыщеннее, а Глеб, по самые уши утонувший в свежескошенной траве, разоткровенничался.
— То есть ты мертвяк? — переспросил Вяземский, переварил эту информацию вместе с очередным куском ветчины и повернулся ко мне. — А меня если что к жизни вернешь?
— Смотря, от чего ты собрался умирать, — отозвался я.
— Самое вероятное, — вздохнул он, — что по дурости.
А, ну тогда все в порядке — обожаю спасать полудурков.
Несмотря на довольно продолжительную дегустацию, в лимузин мы тем не менее погрузились сами и сами же выгрузились. Попрощавшись с нашим мажором, зашли в дом, и к нам сразу же шагнула растерянная Уля, почему-то не спавшая в столь поздний час.
— Дарья ушла, — сказала она. — Собрала вещи и ушла.
— Зачем? — не поняли мы.
— Сказала, что наблюдение за домой сняли, и ей теперь надо уйти. Я предлагала ей дождаться вас, но она сказала, что так лучше…
Все элитное вино сразу выветрилось. То есть наша мадам свалила от нас и даже не попрощалась? А ее вообще кто-то отпускал?
— А я всегда говорил, — чуть покачиваясь, изрек Глеб, — самый эффективный способ удержать женщину — это приковать ее к кровати.
Видимо, именно поэтому у тебя до сих пор и нет девушки.
— Адрес она оставила? — спросил я.
Уля мотнула головой.
— Обожаю прятки, — усмехнулся друг.
Что наш Святейший Синод и правда думает, что мы ее не найдем? Да мы в детстве мяч на дне пруда находили — всяко сложнее, чем одну девушку в одной столице.
— Придумывайте, как будем ее наказывать, — сказал я и вытянул из кармана смартфон.
Ep. 02. Монстр трущоб (II)
Ночь на окраине столицы всегда кажется темнее, чем в ее центре. Со вздохом взглянув на разбитый фонарь, Дарья вошла в сонную парадную, поднялась по старенькой лестнице на последний этаж и, провернув ключ в замке, отворила дверь. Сумка шлепнулась на пол, и стук гулко отдался в тишине крохотной квартирки-студии. Так же гулко звучали и шаги. Внутри было пыльно и пусто — лишь стол, стул, шкаф, кровать и маленькая кухня — ни следа былого богатства. Прошедшее через вереницу чиновников и ответственных лиц родительское наследство исчезло в воздухе, и вместо больших апартаментов в центре осталась эта халупа. Похоже, кто-то наверху все-таки вспомнил, что надо поддержать сироту и не отбирать сразу все.
Дарья за пару шагов пересекла комнату и остановилась у окна. А ведь она не всегда была одна. Когда-то давно у нее были и отец, и мать, и младший брат, но всего одна авария — и в целом мире не осталось никого. Да и сам мир словно ушел из-под ног, теряя равновесие. Все знакомые и дальние родственники, как частенько водится в таких случаях, отвернулись, и, оставшись совсем одна, она стала отчаянно просить у Темноты вернуть семью. Долго просила — не раз и не два, а сотни раз холодными одинокими вечерами. А потом та вдруг откликнулась. Семью, правда, не вернула, но силой, как в насмешку, наградила. Никому не нужного, но перспективного ребенка тут же взял к себе Синод, и один интернат, где на нее было наплевать, сменился другим, где учили, тренировали и готовили к долгой службе, которая так нелепо оборвалась.
И все из-за Темноты, которая, как Дарья уже давно поняла, не возвращает, а только забирает. Из-за Темноты, которая смотрела из когда-то дорогих глаз и будто повторяла вслед за когда-то дорогим голосом сухое равнодушное «ухожу». Всего одно слово, один пистолет — палец замер на спусковом крючке. Все, кто видели, знали, что даже тогда она бы ни за что не выстрелила — но для вынужденного бессрочного отпуска этого оказалось вполне достаточно. «Ты нестабильна,» — сказали ей и только несколько месяцев спустя дали первое после простоя задание, как отмашку, лишь бы чем-то ее занять. А теперь забрали и его.
Сегодня позвонил начальник.
— За прошедшие недели в Синьорию поступило два десятка жалоб с именем мессира Павловского, — сообщил он. — Парочка пришла даже в Синод.
— Но он не отправлял, — заметила Дарья.
— Верно, не он, а на него. А значит, молодой человек отлично справляется и сам. Так что все, наблюдать за домом больше не нужно. Это официальное решение.
Дарья вздохнула — она и так уже знала, что рано или поздно это скажут. По-честному, этот молодой человек чуть ли не с первого дня справлялся с домом отлично и без нее.