— Отвечать, если я спрашиваю!
Не отстанет ведь, вон, уже пятнами пошел.
— Я приехала сюда недавно, с границы. А там иногда стреля…
— Отлично! Значит, признаешь, что ты шпионка?
Я — не в маразме. Значит, он. Выбора то больше нет.
Новый удар.
— Кто тебя прислал? К кому? Не молчать!
Где его откопали? По нему же все Храмы Жизни плачут. Наверняка у них здесь тоже есть палаты с мягкими стенами. Юный последователь гестапо, блин.
Мой персональный кошмар снова склоняется ниже и цепляет пальцем цепочку с медальоном. На пару секунд в его глазах даже засветилась мысль, но видимо, какая-то неправильная, потому что теперь его рот вообще куда-то вбок уезжает.
— Так ты не только шпионка, ты еще и убийца! — у меня уже кожу саднит от его перчаток.
Достал.
И хотя я понимаю, что нарвусь, но сдержаться уже не могу. Вот с детства мечтала это сказать. Да все повода не было.
— Я вам скажу самую важную военную тайну, — стреляю по бокам глазами и приглушаю голос до шепота.
Маньяк ведется и наклоняется ко мне, приставляя свое аккуратное, заостренное ухо почти к моим губам. Он еще и эльф. А уже такой безмозглый…
— Красная армия всех сильней! — выдаю я достаточно громко.
— Что??? — юношеский фальцет сбивается на визг.
А вот теперь он начинает бить меня всерьез.
Хорошо, что недолго, потому что пластической хирургии в этом мире я пока не заметила. Голова раскалывается. Сотряс? Почти наверняка.
Пить хочу. Очень сильно. Губы облизать не получается, язык сухой. Как все болит то. Рядом тихо булькает чей-то шепот. Рывком вскидываю голову и смотрю. Глаза заплыли что ли? Ни черта не вижу. Вру, вижу. Темно здесь просто и глаза заплыли. Все-таки. Капитан этот припадочный и еще один 'тролль' что-то обсуждают, лапая мои клинки. И я уже открываю рот, чтобы высказать, наконец, вслух все, что кипит в мозгах, но затыкаюсь, слыша грохот сапог за дверью. Она распахивается с жутким скрипом, впечатываясь в стену и взрывая мою несчастную голову болью.
И в дверь влетают, стелясь над полом гворты. Как же я рада их видеть. Надо было еще там, на площади, нужный приказ им отдать, и пошли все эти местные со своими интригами в самый дальний уголок этой богом забытой страны.
А кто там следом за ними? Факел бы, что ли какой зажгли… О-о-о… Какая честь, кажется это за мной.
'Тролль' с моими клинками в руках почему-то осыпается на пол очень не ровными лентами. Фу… Визг маньячного капитана приводит в чувство.
— Назад….- сиплю я. Этого эльфа недоделанного без сатисфакции никому не отдам. Вот сейчас на полном серьезе и без дураков.
— Ну вот, жива она вполне. А ты говорил — убьют.
— Хаджими, если ты сейчас не развяжешь мне руки, то я могу и сдохнуть. Я их вообще не чувствую.
Суета вокруг меня достигает апогея, и уже понимая, что меня поднимают на руки, отпускаю себя в темноту.
В который раз прихожу в себя? И — да, самый актуальный вопрос — где я? Слава богу, что на вопрос кто я, ответ могу дать незамедлительно. На удивление все хорошо помню. Пересчитываю, загибая пальцы в уме, персонажей, которых лично хочу 'отблагодарить'. Возчик — раз, припадочный маньяк — два, усатый толстяк — три. Вроде все? Уй, блин!
— Ветер, слезь с меня!!!! — и он, поскуливая, спрыгивает на пол. Зато я с определенностью могу сказать, что точно жива.
— Очнулась, девонька? — Хаджими. И он здесь.
— Где мы сейчас? — вот сейчас и узнаем, где я.
— Ну, ты спрашиваешь! В ближайшем к кутузке Храме Жизни. Ты тут уже третий день спишь.
Очаровательно.
— Ты капитана этого взял? Я искренне надеюсь, что он жив.
— Жив, жив. Он под домашним арестом, до выяснения обстоятельств.
Я с них балдею! Я тут значит, его стараниями третий день на койке в Храме, а он дома. Отсыпается после тяжелой службы, так вроде получается?
Меня просто душит такой поток злобы, что я теряюсь. Да полно, я ли это?
И ничего не могу с собой поделать.
— Уйди пока, а? Видеть никого не хочу. Выспаться надо.
— Ну-ну. Я утром к тебе приду. Целители говорят, с тобой уже все в порядке, так синяки, ссадины. Дырку в плече тебе заштопали. А поговорить — надо.
В порядке все со мной? Да мне в жизни никто лицо не бил!
Ладно, толку злиться? Сама виновата. Мне еще муж говорил, что будь мой язык короче хотя бы метра на три, ну или самообладание потяжелее, хотя бы килограммов на 50, то жить мне было бы значительно проще.
При этом воспоминании губы сами в усмешечку растягиваются. А всем, в уме пересчитанным, я все-таки морду лица подправлю.