Блин, но почему железяка полезла сегодня в комнату?
Что изменилось по сравнению с предыдущей проверкой?
Некогда сейчас разбираться, пора валить…
Он торопливо обулся, выскочил на лестничную площадку. Зачем-то запер свою однушку — очередной рефлекс обывателя, теперь уже бесполезный.
Бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Перила раскачивались, стонали, когда он за них хватался. Соседка на втором этаже высунула нос из квартиры — и тут же, взвизгнув, опять захлопнула дверь. Он прогрохотал мимо и вылетел из подъезда, как пробка.
Винты уже стрекотали где-то поблизости.
Оставались считанные секунды.
Он рванул через двор. Плана у него не было, лишь надежда. Добежать до угла соседнего дома, а дальше…
Дальше — посмотрим.
Заяц, за которым гонятся волки, тоже вряд ли просчитывает маршрут.
В глазах темнело, воздух раздирал лёгкие. Роберт перепрыгнул через низенькую оградку, пронёсся по клумбе, топча цветы. Споткнулся о кочку, чуть не упал — и это его спасло.
Шприц-дротик, чиркнув по волосам, воткнулся в ствол ближайшего дерева.
Мелькнула мысль — ну да, шприцы вместо пуль. Киберы — не убийцы, а заботливые опекуны, помогающие тому, кто сбился с пути. Вежливо усыпят и отправят в лабораторию на проверку…
Он заскочил-таки за угол.
Согнулся, жадно глотая воздух. Подумал — это его последний успех за день. И за неделю тоже. И, видимо, за всю жизнь.
Коптер, похожий на стрекозу, вылетел из-за дома, завис напротив загнанного историка. Два несущих винта сливались в круги; глаза-объективы таращились укоризненно. Охотник как будто спрашивал — куда собрался, придурок? Страх потерял?
— Да пошёл ты, — просипел Роберт, показав ему средний палец.
Дальше случилось нечто из ряда вон.
Коптер будто поперхнулся от его наглости. Двигатели заглохли, глаза потухли. Винты по инерции продолжали вращаться, но стрекозу-охотницу резко повело в сторону — она зацепила фонарный столб и рухнула наземь, теряя лопасти.
У бордюра с визгом затормозил легковой фургон. Рыжеволосый парень, сидящий рядом с водителем, проорал:
— Запрыгивай сзади!
Роберт не заставил себя упрашивать. Подбежал, заскочил в машину, захлопнул за собой двери. Фургон рванул с места, но метров через сто притормозил снова и повернул в частный сектор.
Кабину Роберт не видел, она отделялась перегородкой. Боковых окон тоже не было — лишь небольшие застеклённые вставки на дверях сзади. Кроме беглеца в грузовом отсеке был ещё один человек — тоже молодой, лет семнадцати-восемнадцати. Он сидел в полумраке, в дальнем углу, привалившись к борту.
— Знакомое лицо, — сказал Роберт, присмотревшись. — Виделись в школе?
— Одиннадцатый класс, — флегматично ответил тот. — Вы у нас не ведёте.
— Ясно… Спасибо, что помогли… Но теперь за вами погонятся, у них же весь город под наблюдением… Камеры на каждом углу…
— Камеры мы везде отрубили.
— Ого. Откуда такие возможности?
— Спрашивайте у Рыжего. Он командир.
Попутчик не стал вдаваться в дальнейшие пояснения. Молчал, придерживая какой-то продолговатый цилиндр, лежащий рядом с ним на полу. Цилиндр этот имел полметра в длину и выглядел как оружие, только не огнестрельное. Имелась и рукоятка, и спусковой крючок, но ствол был слишком широкий и, что самое странное, без отверстия.
Роберт подумал — а не из этой ли дуры только что сбили коптер? Какой-нибудь направленный импульс…
Машина зарулила в гараж одного из частных домов. Флегматик с пушкой выбрался из фургона, Роберт за ним. Чернявый водитель с Рыжим тоже вылезли из кабины. Возникла небольшая заминка — беглец и его спасители разглядывали друг друга.
— Хочу вас поблагодарить, — сказал Роберт. — Вы очень вовремя появились. Ещё бы пара секунд — и всё, в меня воткнули бы шприц…
— Воткнули бы, да, — охотно подтвердил Рыжий. — Но мне интересно, чего они на вас вызверились. Как вас, кстати, зовут?
— Роберт Александрович.
— Угу, буду знать. В школе сталкивались, но внимания как-то не обращал, сорян. Значит, этих чмырей железных вы видите?
— Вижу, хоть и не афиширую.
Парни переглянулись. Их командир задумчиво сказал:
— Опаньки. Обычно после восемнадцати — всё, звиздец.
— Да, — согласился Роберт. — Пик восприятия — шестнадцать-семнадцать лет, потом идёт резкий спад. Люди перестают видеть надзирателей, забывают о них вообще… Живут как ни в чём не бывало, ходят на работу, заводят семьи…