Я посмотрел на Элинор Булл.
- И вы поверили их россказням?
- Как бы не так, просто не хочу совать палец в огонь.
Взгляд ее вперился в пустоту; кольцо на большом пальце ярко сверкнуло, когда она судорожно вцепилась в ткань гобелена. Внезапно ее искаженное гримасой лицо повернулось ко мне:
- Ла! Я скажу все, потому что таково мое мнение, и его из меня огнем не выжечь. Ведь я видела своими глазами, как руки его судорожно шарили по камзолу и как, зажав рану, он улыбался, повторяя: "Боже! Боже! Боже!" Ведь это я пощупала ему ступни - они были холодные как камень. И я уверяю тебя, что это убийство, добрый человек, убийство.
При этих словах ее я вскочил на ноги.
- Тогда я тотчас же отправляюсь в Скэдбери Парк, чтобы вырвать клок из бороды злодея и швырнуть ему в лицо!
Она упала передо мной на колени всем своим могучим телом и простерла ко мне руки.
- О, сударь, даже та сталь, что так храбро звенит у вас на боку, едва ль сгодится, чтобы поразить злодея, на которого вы замыслили поднять руку. Трое других головорезов - ла! Из таких троих не выкроить и одного настоящего мужчину. Скиерс - молодец с лица, да душой овца, как говорится; Фрайзер на язык лих, да на руку тих, а Поули дерется только на словах и редко берется за оружие. Но сквайр Томас! Вот уж истинно сказано, что можно улыбаться и с улыбкой быть подлецом!
- Я выполняю волю той, у кого есть причина для слез. Мне пора.
- Тогда возьмите с собой одну из моих лошадей и мои молитвы.
Проскакав несколько миль по пологим склонам холмов, где уютные крестьянские поселения столь живо напомнили мне о родном моем Уорвикшире, я достиг Чизлхерста. За перелеском длиной с милю виднелась дорога на Мэнор Парк, которая, плавно извиваясь меж цветущих садов, вела к обнесенному рвом замку Скэдбери Парк, размашистому каменному сооружению под черепичной крышей, построенному двести лет назад.
Через огромный центральный зал в саксонском стиле с неоштукатуренным потолком и стенами, обшитыми каштановыми досками, меня провели в библиотеку. Подбор книг указывал на интерес сквайра к искусству: "Хроники" Холиншеда, "Союз" Холла, "Жизнеописание" Плутарха и, наконец, "Аркадия" сэра Филиппа Сиднея, наиболее яркий цветок на клумбе английской поэзии. Все они были переплетены кожей и стояли корешками внутрь, открывая взгляду позолоченные обрезы и застежки из золота с замками, украшенными драгоценными камнями. На других полках, свернутые в трубку или просто наваленные друг на друга, лежали манускрипты: "Влюбленная Диана", "Менехмы". Их-то я и рассматривал, когда меланхоличный негромкий голос окликнул меня с порога.
- Кто спрашивал здесь Уолшингема с именем Марло на устах?
Он тщился быть рыцарем, Уолшингем, и, надо сказать, изрядно в этом преуспел: изысканный и одетый с иголочки, как жених в день свадьбы, в шелковый камзол, бархатные штаны и пурпурный плащ. Голос его походил на его рапиру с тройной позолотой в бархатных ножнах: сталь под шелком царедворца. На лице, удлиненном шелковистой бородкой клинышком и обрамленном завитыми в кольца волосами, проглядывали жестокие черты Тита или Цезаря: римский нос, тусклые пристальные глаза, красиво изогнутые презрительные губы. Лицо, которое одновременно было привлекательным и отталкивающим.
- Убогий лицедей, желающий знать правду о быстрой смерти Марло. - Он неторопливо подошел к столу и поднес к носу табакерку. - Твоя одежда выдает твое низкое происхождение и еще более низкое ремесло. Я немного знал Марло и покровительствовал ему в писании серьезной литературы, не пьес, конечно. Но почему ты спрашиваешь меня о его смерти? Ведь чума...
- Мне известно от Энн... от одного моего приятеля, что он умер, но не от чумы, как утверждает ваша милость, а от кинжала вашего человека Инграма Фрайзера в таверне Элинор Булл в Дептфорде.
- Так тебе все известно? И эта сплетня, она исходит от грязной девки Энн Пейдж?
- Нет, - ответил я с излишней поспешностью. - От Тома Кида из Ньюгейтской тюрьмы.
Он рассмеялся мне в лицо и позвонил в маленький серебряный колокольчик.
- Для ловкачей с острым глазом и чутким ухом, как у тебя, тюрьма легко может стать домом; язык твой слишком дерзко и неосмотрительно болтается из стороны в сторону - смотри, как бы ему не пришлось болтаться на виселице вместе с телом. Впрочем, возможно, и низкородные умеют ценить дружеское расположение.
В вошедшем человеке я сразу же узнал Николаев Скиерса по перебитому носу и толстенному брюху; проведав о цели моего прихода, он взревел, как бык, и двинулся на меня, словно от его рева я мог растаять, как жир на солнце.
- Послушай, ты, заносчивый фигляр с нюхом ищейки, Кит был милягой с сердцем из чистого золота. Да что там говорить, будь он среди нас, я первый целовал бы его сапоги; ведь я любил славного драчуна. Теперь-то он делит трапезу с червями; но вот и Фрайзер, он изложит тебе все по правде и по совести.