Рассказы и очерки, написанные в дни войны, отличаются и не могут не отличаться от произведений, созданных в послевоенное время, когда появилась возможность осмыслить и переосмыслить военное прошлое, по-новому оценить поступки людей в чрезвычайных фронтовых обстоятельствах, произвести углубленный, в том числе психологический анализ отгремевших событий.
В условиях военного лихолетья было необходимо максимально повысить сопротивляемость советского общества, доказать советскому человеку, прежде всего бойцу фронта, что он не слабее, не глупее, не ниже, он во всем превосходит фашиста, что правда и справедливость, сила и честь, все высшие, лучшие человеческие достоинства на его стороне и ему нельзя не победить, ибо не победить означает в лучшем случае гибель, а в худшем рабство и не только для него самого, но для всех близких, и прежде всего детей. Эта задача прекрасно заметна в военных рассказах периода Великой Отечественной. Ты мужествен, ты великодушен, ты умен, ты умел - внушают читателю-воину писатели-фронтовики, - твой враг вовсе не так силен, по человеческим качествам он ниже тебя, его непобедимость - репутация дутая, его можно и нужно бить.
Фашисты пришли на советскую землю идеологически подготовленными: им предстояло очистить территорию от "недочеловеков", употребляя любые, в том числе самые жестокие средства. В этом якобы состояла их историческая миссия, в необходимости которой убедил их Гитлер. В 1941 да и в 1942 годах наши войска терпели одно поражение за другим и катастрофически быстро отступали, откатываясь к Кавказу, Волге. Тут уже не оставалось времени для академических опровержений доводов "оппонентов" - нужно было пробуждать ненависть, которая подкрепила и усугубила бы чувство самосохранения как индивида, так и всего общества. Именно в это время, на заре войны, на московских стенах появился плакат "Папа, убей немца!".
Как и двадцать лет назад, красноармейцу необходимо было ненавидеть врага. Если в 1918-м боец Красной Армии шел на фронт, ненавидя "беляка" генетической ненавистью, то в 1941-м такого чувства в отношении вторгшихся в наши пределы немцев у советских солдат не было. Существовал скорее его дефицит. Армия, как и народ, была сбита с толку пактом о ненападении с Германией 1939 года, дополняющими договорами, взаимными визитами советского и германского министров иностранных дел. Еще в начале июня 1941 года флаг со свастикой наши военные не воспринимали, как флаг вражеской державы, и вдруг... Поэтому нужна была срочная перестройка: ведь фашист прошел сквозь Белоруссию и Украину и к осени уже без бинокля разглядывал Москву. В этих условиях требовалось создавать "образ врага".
В 1942 году М. Шолохов пишет рассказ "Наука ненависти", ставший сразу же классическим, а вскоре и хрестоматийным военным рассказом, хотя и он весьма безыскусен и незамысловат по форме: автор добросовестно пересказывает услышанное от собеседника. Рассказ замечателен тем, что показывает эволюцию отношения советских воинов к противнику - от доброжелательного любопытства к священной ненависти, которую не могли не пробудить зверства фашистов. То, что увидел на своем фронтовом пути герой рассказа лейтенант Герасимов, должно было закрепить стойкий гнев советских бойцов, окончательно лишить их довоенного добродушия. "А около Сквиры в овраге, - рассказывал Герасимов, - мы наткнулись на место казни, где мучили захваченных в плен красноармейцев. Прихолилось вам бывать в мясных лавках? Ну, вот так примерно выглядело это место... На ветвях деревьев, росших по оврагу, висели окровавленные туловища, без рук, без ног, со снятой до половины кожей..."
Герасимов побывал в плену, и этот опыт окончательно убедил его в том, что фашисты - бешеные звери, которых необходимо как можно скорее обезвредить - уничтожить без жалости. Летом 1942 года в период нашего катастрофического отступления на юг и к Волге, когда наш фронт фактически распался, советским солдатам необходимо было прочно усвоить науку ненависти, чтобы найти в себе силы остановить врага. Нужны были страшные поражения, тяжкие муки и потери, чтобы русский солдат укрепился в мысли о смертельной вредоносности фашистов.
В рассказе А. Платонова "Дерево Родины" есть такой эпизод: солдат Трофимов душит немца; полузадушенный враг просит:
" - Русс... Русс, прости!
Трофимов отказал:
- Нельзя, вы вредные.
- Русс, пощади! - прошептал немец.
- Теперь уж не смогу прощать тебя, - ответил Трофимов врагу. - Теперь уж не сумею... У меня мать есть, а ты ее сгонишь с земли".
Где-то к концу 1941 года, видимо, для народа наступил момент истины, он ясно осознал ситуацию, о которой так просто и прекрасно сказала Анна Андреевна Ахматова:
Мы знаем, что ныне лежит на весах,
И что совершается ныне:
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Фактически все рассказы сборника повествуют о мужестве в бою - в то время это было единственной гарантией сохранения свободы и независимости как для всего государства, так и для каждого его гражданина. Мужество требовалось от солдата ежедневно, ежечасно, одни были готовы и знали, что в трудный момент мужество их не покинет, другие с удивлением для себя выясняли, что они тоже мужественные люди, хотя в обычной обстановке не были в этом уверены.
Герой рассказа П. Павленко "Григорий Сулухия" раненым попадает в плен, теряет сознание. "Вместе с сознанием, - говорит П. Павленко, - к Григорию вернулось и то настроение, в котором находился он до самого подхода трех немцев, - настроение, полное ярости против самого себя". Сулухия, мужественный человек, не дрожит от страха, не паникует, но яростно негодует на себя за свою неумелость и неудачливость, за то, что позволил врагу захватить себя живым. Допрашивающий требует от пленного бойца сообщить сведения, ценные для фашистского командования:
" - Ты слышишь, о чем я тебя спрашиваю? - сказал немец.
- Конечно, слышу! Что я, глухой, что ли?
- Тогда отвечай!
- Зачем буду отвечать? Мое дело: хочу - говорю, хочу - нет, - ответил Сулухия".
Ответ, исполненный героического достоинства. Сулухия, солдат 26-ти лет, погибает страшной гибелью - его, еще живого, фашисты бросают на догорающий костер и заваливают сверху соломой. Он сгорает, но сохраняет свое право говорить или молчать по собственному желанию, а не по приказу, да еще презираемого им врага.