Лауристин не уточнил, бумаги это или золото, но можно понять, что ценности немалые, если к ним давно подбирается немецкая разведка, — это было известно.
Мысль сосредоточилась на том, каким способом отправить этот груз? Где для него самое надежное место? Ведь все корабли и транспорты, отправляющиеся в Кронштадт, подвергаются одинаковой опасности. Мины... Торпедные катера... Подводные лодки... И самое худшее — удары с воздуха...
— Хорошо. Обсудим на Военном совете, и я вам не медленно доложу, — ответил вице-адмирал.
Комиссар крейсера отобрал из всего экипажа самых надежных ребят, собрал их в кают-компании, посвятил в суть дела, доверенного экипажу «Кирова». Придет катер, и все надо выгрузить быстро. Правительственное задание: отвечаем головой... Противник может пронюхать, попытается устроить кораблю ловушку, пустить нас на дно, а потом послать водолазов и завладеть добром. Стало быть, нужна бдительность и еще раз бдительность.
— Понятно, товарищи? — спросил он.
— Понятно! — хором ответили кировцы.
— А тебе, Григорьев, — обратился он к молоденькому моряку, — поручаю вахту на верхней палубе, следить за порядком будешь.
Паренек вытянулся и произнес, чеканя каждое слово:
— Есть, товарищ комиссар!
Все знали комсомольца Петра Григорьева. Специальность у него была артиллерийский наводчик. По сигналу боевой тревоги оп спешил на свой пост в башню за толстыми броневыми стенами и наводил орудия главного калибра. Во время боя обстановка быстро менялась, и горизонтальный наводчик едва успевал поворачиваться. Вот какая ответственная должность была в ту пору у Петра Григорьева — Петьки-Галифе, как в шутку называли его друзья. Они все еще не могли забыть, как деревенский парнишка из Вологодской области, призванный на военную службу, приехал в Кронштадт в старых отцовских брюках — галифе с пузырями от бедра до колен. На первых порах новичок казался «белой вороной» среди таких же молодых парней, но уже не салажат, а настоящих моряков, одетых по всей форме и считавших себя морскими волками. И с легкой руки какого-то остряка пристала к нему кличка — Галифе.
И вот к борту «Кирова» пришвартовался пограничный катер с усиленной охраной. На корабле уже все было готово к приему ценностей. Выбрали наиболее надежное помещение. Трюмный машинист Кучеренко перекрыл трубопроводы воды, пара и доложил об этом в пост живучести. Инженер-механик проверил помещение и закрыл на ключ.
Маленький полный человек в макинтоше и черной широкополой шляпе первым поднялся с катера и, ступив на палубу, обратился к краснофлотцам, которым предстояло принять драгоценный груз:
— Осторожно, товарищи. Не дергайте мешочки, а то рассыплется...
— Не беспокойтесь, все будет в порядке! — ответили ему.
Мешки, наполненные денежными знаками, и совсем маленькие мешочки с золотом передавались из рук в руки по цепочке, от трапа и до самой каюты в носу.
Петр Григорьев помнил наказ комиссара корабля, все время находился на палубе, встречал моряков, направлял их дальше, следил, чтобы ни на минуту не останавливался живой конвейер.
— Быстренько, быстренько, — поторапливал он.
Минут за двадцать все доставленное на катере перенесли в каюту. Дверь опечатали. У входа стал часовой.
Никто не знает, удалось ли фашистам разведать, что именно на «Киров» будут погружены ценности Государственного банка, но факт остается фактом: именно на нем сосредоточила огонь немецкая береговая артиллерия и на него отвесно бросились пикировщики. Корабль, управляемый капитаном 2 ранга Сухоруковым, маневрировал на рейде среди разрывов бомб и снарядов и мастерски уклонялся от прямых попаданий.
И вдруг взрыв снаряда. Ранен был и Петр Григорьев. Вмиг все помутилось в глазах, но сознания все-таки не потерял. Глянул вперед, а там на корме вовсю бушует огонь и к глубинным бомбам подбирается. Видя нависшую опасность, Петр усилием воли заставил себя подняться и кое-как ползком, ползком, опираясь на локти и отталкиваясь ногами, добрался до кормовой башни и крикнул из последних сил: «Ребята, пожар!». Краснофлотцы, укрывшиеся было в башне, выскочили оттуда, схватили огнетушители и быстренько справились с огнем.
Подняли Петьку-Галифе, положили на носилки и в лазарет. Положили на операционный стол, врач сказал: «Терпите. Больно будет», — и стал извлекать осколки. Петр от боли кусал губы, но ни слова не произнес. Тяжко было сознавать, что в самый неподходящий момент он вышел из строя и лежит забинтованный, как кукла.
Когда стемнело и бой затих, раненых переправляли на берег — в госпиталь. Их провожали товарищи, и каждый протягивал руку в знак сочувствия и благодарности за расторопность, проявленную моряками в минуту опасности.