— Ну а что было дальше? — нетерпеливо спросил я.
— Дальше, как водится, напоролись на минное поле, ползли, нащупывали проволочки. Одну за другой десяток мин извлекли и обезвредили.
— Осторожность! — вырвалось у меня.
— Захочешь жить — будешь осторожен, — заметил Близнюк и продолжал: — Так вот, приказали нам добыть «языка». Долго мы изучали местность. А ночь была светлая. Район хорошо просматривался. У немцев в этом месте крепкая оборона. Где нет огневых точек — там проволока, минные поля. Можно сказать, каждый метр земли простреливается. Мы шли пригибаясь, чтобы даже силуэты наши в озере не отражались. У обрыва я оставил рацию и санитаров, сам с группой разведал местность. Впереди опять оказалось минное поле. Решил взять еще правее, где совсем круча: посмотришь вниз — аж голова кружится.
Кое-как спустились. Одна группа развернулась и заняла оборону, я с остальными поднялся по тропе. Снова ползем, снимаем мины. Другого пути нет.
Мы подошли к немцам совсем близко, видим часового. Поднялись во весь рост. Автоматы наготове, пальцы на спусковых крючках. Идем уверенно, не торопясь, вроде как к себе домой. Часовой смотрит на нас и, конечно, не может подумать, что это непрошеные гости, а мы шагаем прямо на него. Сознаюсь, самочувствие не из приятных, сам себя успокаиваешь, стараешься думать, что ты и впрямь у себя дома...
Подошли к землянкам, слышим окрик: «Хальт!». Назаров дал очередь из автомата, я скомандовал: «Вперед!». Все бросились к землянкам. В двери и окна полетели гранаты.
Назаров, Меньшиков и Зубов кинулись к дзоту и захватили «языка». Заткнули ему рот, руки назад — и айда с нами. Бежит он легкой трусцой, а за ним вся группа отходит. Кругом уже переполох, в небе красные ракеты. Мы торопимся. Нашу группу прикрывал взвод Федина.
Немцы пытались нас отрезать. Забрасывали минами. Одна разорвалась в пяти метрах от меня. По счастью, я отделался легким ранением. Молодцом показала себя наш санинструктор Евстолия Крошилова. В две минуты перевязала мне руку, собрала всех остальных раненых и оружие. Не подумайте, что все было так просто. Конечно, мы прорвались с боем. Огонь был впереди, сзади, с флангов. Нам помогла наша артиллерия. Зато «язык», доставшийся с таким трудом, дал много ценных сведений.
Во время нашего разговора в землянку вошла маленькая круглолицая девушка в синем берете, шерстяном свитере, начищенных щеголеватых сапожках. Близнюк представил ее мне:
— Это и есть наша Евстолия Павловна Крошилова. Ни один бой не обходится без нее...
— Вы давно занимаетесь медициной? — поинтересовался я.
Девушка смутилась:
— Полгода. Я техник-метеоролог. А медицина, так сказать, — вторая специальность. На Рыбачьем стала санинструктором. Кончится война, опять на метеостанцию пойду работать...
Еще несколько раз раздавался стук в дверь, и в землянку заходили бойцы и младшие командиры.
С разными делами шли к Близнюку. Я слушал их разговоры и все больше убеждался, что молодой командир пользуется уважением своих боевых друзей.
Узнав, что я собрался на передний край, Близнюк сказал:
— Это хорошо. Там вы увидите разведчиков в деле и поймете, в чем заключается наше ремесло...
Но случилось так, что вопреки своим намерениям я сначала нежданно-негаданно угодил в госпиталь, который помещался под землей. Одна общая палата. Койки в два этажа. В этом подземном госпитале чистенько, тепло и уютно.
Надо мной лежит шумный больной — молодой паренек с озорным лицом. Многие знают его лично, многие по газетам. Виктор Гаркуша — лихой разведчик. У него особая речь, пересыпанная авиационными терминами, словно он родился и вырос на аэродроме.
Утром мы слышим его хрипловатый, простуженный голос:
— Полундра! Иду на вынужденную с подбитым мотором. — С этими словами он прыгал вниз.
— Ого! Вот и заправщик прикатил, — восклицает он с удовольствием, увидев санитара с завтраком.
Рассказывать Гаркуша не охотник, но если уж он начал говорить, то вся палата замирала, сестры и санитары ходили на цыпочках. Особенно его любила слушать медсестра Галя Журавлева, которую за маленький рост и приплюснутый носик прозвали Кнопкой.
— Ты, кажется, в боевое охранение продукты подносил? — как бы невзначай спрашивала она Гаркушу.
— Знамо дело, подносил. Горячие денечки были. Иду это я, а немец из пулемета жарит, я влево, пули жужжат, и за спиной вроде что-то затеребило. Только бы броситься дальше, а он, оказывается, мешок пробил, и все мои баночки с консервами по сторонам покатились... Я в пике и давай на бреющем баночки собирать. Собрал все до одной — и вперед. Тут снайперы меня и прищучили. Я пригнулся. Ничего, думаю, доберусь до боевого охранения, возьму гранаты и дам вам жизни на обратном пути. А пуля бац в плечо, проклятая! Я к земле, потом выровнял и змейкой, змейкой...