Меня обрадовало это известие. Ведь Гаркуша после операции находился в тяжелом состоянии. Правда, я не сомневался, что он будет жить: перед таким бедовым парнем даже смерть отступит. И мне все это время хотелось «что-нибудь о нем услышать.
Красильников пошутил насчет авиационных повадок Гаркуши, а затем по-деловому, официально обратился к Берсеневу:
— На нашем участке фронта произошли изменения. Либо сменились части, либо новое командование у противника.
Теперь-то я понял, что означали слова майора «собака не та», сказанные там, на наблюдательном пункте.
— И воздушная разведка, и наземные наблюдения, и режим артиллерийского огня — все говорит об этом, но нужны точные данные. Нужен «язык». Понятно?
— Понятно, товарищ майор!
— Вылазку надо провести ночью. Уточните с начальником штаба и действуйте.
— Есть! — ответил Берсенев.
Майор Красильников повел меня к себе домой. В его землянке было четыре маленькие комнаты: кабинет, спальня, кабинет заместителя и столовая. Обстановка самая простая: кровати, тумбочки с полевыми телефонами, оперативные карты. Невозможно повернуться, чтобы не задеть за что-нибудь.
Красильников был кадровым офицером, воевал еще на Халхин-Голе с японцами, служил на Севере в погранвойсках.
Поздно вечером к нему прибежал связной и, едва переступив порог, торопливо доложил:
— Фашист из четырехамбразурного дзота бьет по опорному пункту Синько. Засыпал огнем, головы не дает поднять.
— Сейчас наведем порядок.
Красильников позвонил артиллеристам. Минут через пять сюда, в подземелье, донесся орудийный гул.
Батарея вела беглый огонь. Из опорного пункта сообщили, что снаряды ложатся в цель, и просили передать артиллеристам спасибо.
Красильников, помедлив, сказал:
— Это все хорошо. Благодарность мы передадим. А вот противник совсем перестал вас бояться. Вчера под вечер немцы разъезжали по дороге, как у себя дома. Такая война мне не нравится. За такую войну буду наказывать.
Командир опорного пункта Синько сообщил, что с завтрашнего дня люди будут расставлены по-новому, и ни один солдат со стороны противника не покажет носа.
Был уже час ночи, когда Красильников, бегло взглянув на циферблат, сказал:
— Пора!
— Спустя минуту, как бы в подтверждение его слов, послышался зуммер телефона. Далекий голос в трубке заговорил:
— «Киев», я — «Одесса»! Наши вышли.
Это докладывал последний пост боевого охранения. Наступила долгая пауза.
До трех часов ночи мы не отходили от телефона. Но он молчал. Изредка майор звонил в боевое охранение.
— Как там дела?
— Ничего не слышно, должно быть, все в порядке.
В ту ночь сотни людей не спали. Боевые расчеты были готовы по первому сигналу открыть огонь, чтобы прикрыть отход разведчиков.
Мы несколько раз выходили на сопку, напряженно прислушивались. Было тихо. Редко-редко сверкнет в небе нить трассирующих пуль, тяжело ухнет гаубица за сопкой. И снова тишь. Было радостно сознавать, что противник наших ребят не обнаружил.
Вся ночь прошла в ожидании. Под утро запищал телефон. Опорный пункт сообщил:
— Они вернулись.
— Привели?
— Нет.
— Почему?
— Сбились с пути. Не успели справиться, рассвет мог встать.
— Ах, черт возьми! Ротозеи! — вспылил майор Красильников. — Целых три недели сидели в боевом охранении. Изучали противника, засекли огневые точки, землянки, тропинки, даже камни нанесли на карту. И вот результат... — он с удивлением развел руками. — Конечно, разведка втихую куда труднее разведки боем. Взять «языка» без единого выстрела да в такую погоду — это в полном смысле ювелирная работа. И все же не пойму, почему сорвалось! Не пойму!
Мы с Красильниковым вышли из землянки навстречу группе разведчиков. Ветер раздувал маскировочные халаты солдат. У многих они были порваны.
Лица усталые, лихие гвардейские чубы, привилегия и гордость разведчиков, прилипли к потным лбам.
Оставив группу поодаль, Берсенев подошел к майору и глухо доложил:
— Вернулись с боевого задания.
— Вижу, что вернулись.
Майор выжидающе посмотрел на лейтенанта. Берсенев молчал. Только мальчишеская фигура его еле заметно пошатывалась: то ли от ударов свирепого северного ветра, то ли от перенесенного напряжения.
— Докладывай по порядку.
— Саперы проложили нам дорогу в минном поле, — овладев собой, начал Берсенев. — Проползли мы метров десять и сразу же попали на второе минное поле. Оно тянулось влево и вправо на сотни метров, а тут как назло метель разыгралась такая, что ни зги не видно стало, пришлось пробираться на ощупь. Подошли к опорным пунктам. Я принял решение двигаться через минное поле и подал команду «Вперед». Люди ползли друг за другом. Передний орудовал щупом. Штук двадцать мин наковырял. Минное поле оказалось глубиною метров полтораста...