— Но и выигрыш в случае победы разный, не так ли?
— Именно что! У них «спасибо» и грамота, в лучшем случае — месячный оклад. А у нас нечто с несколькими нолями.
— Эрго?
— Нам победа в сто раз необходимее, чем им. И тут, Миша, без науки не обойтись. У них такая наука есть, ей уже больше ста лет. Зовут её криминалистикой. А у нас должна быть своя — этакая, я бы её назвал антикриминалистика, что ли.
— Фантазёр ты, Вова, неисправимый, — усмехнулся толстяк, намазывая себе аппетитный бутерброд и сам любуясь своей работой. — Науку какую-то придумал… ай!.. — Он подхватил на лету комочек икры и любовно намазал его поверх всей горки. — Надо, Вова, не мудрствовать, а быть крайне осмотрительным, крайне! И не зарываться. — Он оторвал взгляд от бутерброда и сердито посмотрел на приятеля: — Что за тобой, кстати, водится. — И укоризненно погрозил ему жирным ножом, но тут же насмешливо добавил: — Впрочем, что же ты конкретно придумал по своей этой самой науке?
— Кое-что ты скоро увидишь, Миша, — негромко произнёс очкастый, забившись в угол просторного кресла и глядя куда-то в сторону, отчего узкое лицо его казалось ещё больше похожим на пилу; ну а глаз его за всё время разговора толстяк вообще не увидел, ибо, как ни было сумрачно в зале, приятель его очков так и не снял.
— Кое-что увижу… — произнёс он, жуя бутерброд и сухо осведомился: — А остальное? Для себя оставляешь?
— А как же! Непременно. По законам антикриминалистики.
— Интересно… — Толстяк перестал жевать и внимательно посмотрел на своего собеседника, потом задумчиво произнёс, не спуская с него глаз: — Напрасно ты мне, Вова, сказал об этом. Напрасно…
— Что, спать теперь не будешь? — усмехнулся тот и с наигранным спокойствием погасил в пепельнице наполовину выкуренную сигарету. Против воли он вдруг ощутил неприятный холодок, пробежавший по спине. Каким-то настораживающим тоном произнёс его собеседник эти последние слова, и в чёрных его глазах с припухшими веками мелькнуло что-то странное — очкастый не успел понять, что именно. Его лишь охватило на миг ощущение откуда-то возникшей угрозы, но разобраться он не успел. Это было как внезапный укол, как короткий сигнал об опасности. Возник и исчез. Мгновенно. Не понял он его. А ведь, кажется, давние знакомые сидели за столиком, они должны были знать друг о друге всё.
И от этой борьбы с самим собой очкастый даже порозовел и плотно стиснул зубы, словно боясь, как бы что-то некстати не сорвалось с языка, и тонкие губы его вовсе исчезли, так что вместо рта осталась лишь неровная прорезь.
А толстяк будто и не замечал в приятеле никаких перемен — безмятежно отпил коньяку из узкой рюмочки, пососал ломтик лимона и ворчливо заметил:
— Хватит тебе сигаретой дымить. Лучше выпей, закуси. Ты учти, такой рыбки в Москве не получишь. Вот этой, — он указал вилкой, — отведай-ка. — И, как бы между прочим, тем же безмятежным тоном заметил: — А ведь был ты, Вова, талантливым инженером. Высоко ты мог взлететь, если бы пожелал.
— Я, Миша, на судьбу не жалуюсь. И на фасад не смотри. Нынче фасад обманчив бывает. К примеру…
Но тут возник официант с дымящимся подносом на выставленной вперёд руке, и, пока он суетился возле стола, приятели умолкли. А когда наконец остались одни, разговор перекинулся на другое. Толстяк, хмурясь, деловито осведомился:
— Ты когда в Москву возвращаешься?
— Через два дня. Пятого. Самолётом. А что?
— Шестого приедет к тебе мой человек. И извини меня, Вова, но в последний раз.
— Это ещё почему?
— Потому что эта линия меня в сторону уводит. И вдвое увеличивает опасность провала. А я себе этого позволить сейчас не могу. Мне необходимо риск свести к минимуму, Вова. Я на гребне. Мне, дорогуша, такие дали теперь открылись, такие перспективы…
— Вдруг так и открылись?
— Совсем не вдруг, Вова, совсем. Я давно это готовлю, и вот сейчас акции мои ого как взлетели! Шум пошёл — до Москвы-матушки. Так что вот-вот… Ах, хорош барашек! Ах, хорош! Ты не находишь? Ну, давай, давай под это дело и… за отлёт.
Очкастый нервно пожевал тонкими губами и, явно сдерживая раздражение, наставительно произнёс:
— Чем дальше ты пойдёшь, Миша, тем больше тебе понадобится живых денег. Учти.
— Я подумаю. А пока принимай человека, Вова.
— Что за человек?
— Какой нужен. Мне.
— Я его знаю?
— Нет, дорогуша, не знаешь. Зато я его знаю. Так что не сомневайся.
— Может, я с ним заранее познакомлюсь, а?
— Не стоит.
— Темнишь, Миша.
— Всё, Вова, по науке. Как ты её назвал? Антикриминалистика?