Наши отношения продолжались два года, хотя лучше сказать – всего год, до момента смерти Люлли. Его уход стал для Луизы страшным ударом, на нервной почве она начала терять голос. На сцену она больше выходить не могла, а без оперы не видела смысла жизни, к тому же её стала преследовать навязчивая мысль, что теперь, когда она утратила свой талант, я непременно потеряю к ней всякий интерес. В конце концов, Луиза довела себя до полнейшего нервного истощения и попросила ее убить. Как истовая католичка, она не могла совершить такой страшный грех, как самоубийство.
Феликс замолчал. Немного помедлив, крыс поинтересовался:
– И что? Что ты сделал?
– Выполнил просьбу Луизы. Я её убил.
Он произнес это таким спокойным будничным тоном, словно говорил о вполне обыденных вещах. А после добавил:
– Давай спать, Вито. Поздно уже.
Глава 7
Проснувшись еще затемно, Феликс долго лежал с закрытыми глазами, слушая, как под боком похрапывает крыс, а на спинке кровати посвистывает во сне ворон. Когда Паблито вернулся, они с Доном Вито не слышали – в спальню ворон прокрался на удивление тихо.
Феликс встал с кровати так, что никто из крепко спящих даже не шелохнулся. Он словно исчез из постели, лишь чуть шелохнулись простыни.
Зайдя в ванную, Феликс закрыл дверь и пару минут просто стоял у порога, обводя отсутствующим взглядом пространство: стены и пол одной гаммы – винно-красной, черная каменная чаша на бронзовых лапах с душевой панелью, раковина с полочкой, где в безупречном порядке расставлены бритвенные принадлежности, которыми никогда не пользовались, флакон туалетной воды из толстого стекла, с выдавленной на стенке буквой «F», и вместо зеркала – небольшой портрет под стеклом. На мгновение Феликсу показалось, что молодой человек с четырехсотлетнего холста перевел на него взгляд.
– Ты отвернулся, если бы мог, да? – вслух произнес Феликс. – Но нет, мы и дальше будем смотреть друг на друга.
Включив душевую панель, он перешагнул каменный бортик, но не встал под мелкие струи, неизменно отрегулированные на одну и ту же интенсивность распыления, а лег на дно ванной. Ощущая спиной, затылком, всем телом холод постепенно намокающего черного мрамора, Феликс продолжал смотреть на картину, висящую над раковиной. Ему там было чуть больше двадцати, на этом портрете, но прямой, пристальный взгляд глубоких синих глаз делал его старше— так говорили сестры. Отчего-то Ракель и Леокадии обеим не нравился именно этот портрет.
Опустив веки, Феликс глубоко вдохнул, сосредотачиваясь на звуке льющейся воды и мраморной прохладе.
Когда, наконец, соизволили проснуться Паблито с Доном Вито, Феликс уже сидел на кухне за столом – в сером костюме с черной рубашкой, с гладко зачесанными и собранными в хвост под золотой зажим ещё немного влажными волосами. На столе перед ним стоял бокал кокосового молока, едва подкрашенного сухим вином.
– Доброе утро, дорогой! – пропищал крыс, забегая на кухню. За ним, лениво переваливаясь с лапы на лапу, плелся сонный ворон. – Надо же, мы и не услышали, как ты встал, так бы и спали, думая, что ты тоже…
Взгляд Дона Вито упал на настенные часы— стрелки показывали половину девятого.
– Тебе не надо сегодня ехать в агентство?
– Надо.
– Что же не едешь?
– Сейчас поеду.
Голос Феликса звучал ровно и глухо, а взгляд был устремлен куда-то в пространство, хотя вроде бы он и смотрел на крыса. Замерев в метре от стола, Дон Вито поводил чутким носиком, словно настороженно принюхался к чему-то.
– Дорогой… всё в порядке? Ты себя хорошо чувствуешь?
– Да, всё в порядке.
Феликс залпом выпил молоко, встал из-за стола, поставил бокал в раковину и вышел из кухни. Через полминуты хлопнула входная дверь.
– Чего это с ним? – удивленно проскрипел ворон.
– Ничего. Ты же слышал – всё в порядке.
Дон Вито поспешил к стоявшей на полу вазе с широким горлом, которую наполняли орехи, цукаты и сухофрукты.
– Он бокал оставил в раковине! Не вымыл его! Просто оставил и ушел! И ты будешь мне заливать, что все в порядке? Да я даже не представляю, что могло случиться, чтобы Феликс оставил грязный бокал! Быстро говори, что там за дела такие?