Трепать языком Георг Хаупт предоставлял другим. Эсэсовцы снабдили их оружием и боеприпасами. Холодная злоба и решимость исходили от Георга. При этом внешне он оставался спокойным, слегка даже скучающим. Он говорил, нет, Леа не может этого передать, но совсем не как пятнадцатилетний. Холодно, резко. Точно автомат.
Хаупт обливался потом. Он дошел до предела, но по-прежнему яростными рывками вышвыривал содержимое корзины на все растущую гору поленьев. Пока в подступающих сумерках на самом верху не появился Георг.
— Посадите меня! — заорал он. — Повесьте меня, если хотите, но сделайте что-нибудь. Ваша доброта мне противна, весь ваш такт, ваша проклятая снисходительность. Скажите прямо, что вы думаете. Выплесните это на меня. Сами-то вы кто? Это вы несли чушь об окончательной победе, о чудо-оружии, о том, что всем нам нужно выстоять, а потом кинулись в сад и зарыли там в дальнем углу свою партийную форму. Сделайте со мной что-нибудь. Сделайте что хотите. Только скажите наконец все, что вы думаете.
Хаупт присел на колоду. Усмехнулся.
— Хорошо, — сказал он. — Давай и в самом деле что-нибудь предпримем. В воскресенье мы пойдем с тобой в деревню. Там ты сможешь наконец показаться восторженному населению. Должны же мы когда-нибудь выйти за ворота.
Потом он влез на поленницу, чтобы помочь брату.
В воскресенье они отправились в деревню, когда зазвонили к мессе. Начали с вокзала, прошли всю главную улицу до Верхней деревни, повернули назад и дошли до маленькой площади перед церковью. Когда раздались первые оскорбления, Хаупт строго-настрого приказал брату держать язык за зубами, что бы ни случилось. Время от времени им вдогонку летели камни. К церкви они вышли точно к окончанию мессы.
— Нацистская свинья, — сказал господин Больд и даже остановился.
— Подумать только, и эти люди снова вылезают на свет божий, — сказал инспектор Пюц и остановился рядом с господином Больдом.
Вокруг них образовалось пустое пространство, но подошедшие сзади напирали все сильнее.
— А с кого он брал пример, если не с вас? — выкрикнул вдруг Хаупт.
Георг потянул его в сторону. И отпустил лишь тогда, когда они очутились в пустом переулке.
— Слушай, это же бесполезно, — сказал Георг.
— А ты откуда знаешь, что полезно? — спросил Хаупт.
Он схватился за горло.
— Хоть бы одну сигарету.
— Это легко устроить, — сказал Георг. — Только вечером. Когда собаки уснут.
Он сдержал слово. Как только все отправились спать, он вылез из окна каморки на крышу сарая, а оттуда спрыгнул в сад. Через час он вернулся, снова влез в окно и бросил Хаупту на кровать две пачки «Лаки страйк».
Хаупт даже подскочил. Все еще не веря, он вскрыл одну пачку. Понюхал.
— С ума можно сойти, — сказал Вернер Хаупт благоговейно. — Армия, у которой такие сигареты, выиграет любую войну.
Сделав несколько затяжек, он спросил:
— А где ты их взял?
Георг тоже курил.
— Из личных запасов, — ухмыльнулся он.
— Сокол ты наш, — сказал Вернер Хаупт. — И что только нам с тобой делать?
После небольшой паузы он продолжил:
— И все-таки ответь, неужели ты и в самом деле верил, что сумеешь задержать американцев?
Брат помолчал, потом ответил:
— Нет.
— А другие, они верили в то, что вы сумеете задержать американцев?
— Да, — сказал Георг.
Хаупт долго сидел, уставившись в пустоту, пока горящая сигарета не обожгла ему пальцы.
— А сейчас я хочу спать, — сказал он и потушил ночник.
В понедельник, задав корм скоту, они с Ханнесом отправились на сенокос. Им снова предстояло проехать через деревню, однако интенсивность выплескивавшихся на лих ругательств заметно пошла на убыль. Тем не менее Георгу следовало благоразумно держаться брата и Ханнеса.
Деревня выглядела потрепанной. То и дело попадались развалины вместо домов. На многих фасадах выбоины от пуль, это оставили следы бортовые пушки штурмовиков, летавших на бреющем. Повсюду заколоченные окна, сорванные крыши. Убитых было больше сорока человек.
В тот день братья здорово помогли Ханнесу. Погода стояла как раз для сенокоса, тем не менее приходилось дорожить каждым днем.