— Как дырка? — специально понизив голос, спросил я и услышал рядом, будто парень склонился к уху:
— Однако, дырка… Нарот говорит…
Как далеко унесло меня легкое движение весла? Никак не меньше полукилометра, но я слышу, отчетливо слышу голос Осипа. Подкидывает мне Егдо чудо за чудом. Хорошо, что раньше, в горах Памира, на озере Плавучих Айсбергов, я встречался с таким вот явлением, а в новинку-то, чего доброго, в себе усомнишься. Не знаю, изучено ли сейчас это явление.
И вдруг без всякой связи я представил, как то громадное существо, чья челюсть висит под черепом медведя, легко поднимается из глубин и один вялым и безразличным движением вспарывает берестяное донышко моей лодчонки. Только тоненькая-тоненькая пленочка некогда живой ткани отделяет меня от вечностей ледников, от глубинных тайн миллионов лет, от всего, что пришло ко мне с догадкой там, на берегу странного озера Егдо, значащего на языке маленького рода «щучье».
И я начинаю, может быть, слишком поспешное, слишком опрометчивое движение. Берестянку больше, чем нужно, раскачивают мои нелепо поспешные гребки, и она медленнее, чем надо, плывет к берегу.
— Не беги, однако, — говорит Василий, и я слышу его голос рядом, кажется, даже его дыхание касается моей щеки.
— Однако, не будешь ловить? — спрашивает с надеждой Осип.
Я скручиваю леску:
— С берега попробую.
— Шибко пробуй. — И оба как оттолкнули, так и ловят меня, удерживая берестянку на плаву. Я выбираюсь на твердь, поскольку уже уверен: черный камень под нашими ногами ничего не имеет общего с землей. Не земной он, черный камень.
Я бегу вокруг озера, желая обогнуть его, с дальней точки проверить необыкновенный звуковой эффект, когда расстояние перестает быть преградой для звука, надеюсь просчитать шагами окружность воронки и все-таки попробовать сделать несколько забросов блесны. Я спешу, отсчитывая шаги, слышу тихий говорок Василия и Осипа, дошел уже почти до половины окружности, а могу разобрать даже отдельные слова, во всяком случае, слышу ясно: «Егдо», часто повторяемое в разговоре моих проводников. Хлещу потихоньку озеро, выбрасывая далеко блесенку, и веду ее то поверху, то в глубине. И вдруг там, куда в очередной раз падает блесна, горбом вспухает водная гладь и громадный круг разбегается по неподвижной доселе воде. Какая-то рыба заинтересовалась приманкой, поднялась из глубин, наверное, выслеживает блесну. И я, охваченный азартом, начинаю и так и эдак подкидывать приманку, играть ею и чувствую — следит, следит за ней рыба.
Никогда не подозревал в себе столь сильной страсти, способной заслонить даже любимую работу.
А выявившая себя рыба, ее тяжелый, хищный, но осторожный ход за блесной, вроде бы даже чуточку уже и ударила, едва коснувшись пока только лесы, разом переключила меня на себя. Наверное, главное во мне начало охотник.
Быстро повторяю один за другим забросы. Стараюсь придать движению блесны большую естественность, игру, вызвать к ней влечение. Тень от дерева легла на воду, глубоко ушла от берега. Недвижимо лежит тень.
Тень? Какая тень? Почему от дерева? Но на берегу нет деревьев, нет их вокруг, по крайней мере, в радиусе четырех километров. Откуда тень?
И солнца нет. Пора бы ему уже и подняться над дальними сопочками.
Сумрачно. Только над водою тяжелыми парами поднялся туман, зачадило озеро. Не видно противоположного берега, не видно ребят, и голосов их не слышно. Съел туман, съели испарения людские голоса, определили расстояние. Но почему же тень на воде? Откуда? Я сматываю леску, все еще бессознательно стараясь найти предмет, отбрасывающий тень на воду, и разглядеть ее. И вдруг осознаю — тень разглядывает меня. И не тень это… Нет! Щука?.. Таймень? Рыба? Что это?..
Подошло близко к берегу, не возмущая мертвого покоя воды, поднялось из мрака… Сам мрак поднялся длинной полосою, черным, сброшенным в пучину каменным деревом. Щелкнула блесна по кольцам на удилище, подтянул ее, выбрал до предела. Словно бы фонарик — были такие в моем детстве, с крупной круглой головкой над лампочкой, — направлен на меня из глубины озера. У самого берега светится белым глазом он.
Жутко стало… Да ну его… Все-таки человек я… живой… Уходить надо! Шибко спешить, однако, надо. Не должен, не должен я глядеть в этот белый зрачок. Пусть пожалею потом, пусть, коли расскажу, будут смеяться надо мной друзья, но надо уходить… И я бегу от тайны, как бежал тогда от доброты старой женщины в черном. Тоже в черном… Во сне ли, наяву была она?
Но тут-то точно не сплю. Бегу?