Журавлев стремительным шагом прошел мимо и скрылся в аудитории.
Тогда он был притчей во языцех не только нашего института, но и всего научного мира. Двадцать с лишним лет, которые потратил на поиски Сагджойского метеорита, не дали результатов.
А ведь падение это было. Произошло оно июньским жарким утром, когда ничто не предвещало беды. Вдруг словно бы солнце зажглось над тайгою. Страшный грохот небывалого еще на памяти людей взрыва потряс мир. Разом вспыхнул неистовый пожар. Все живое гибло в том аду. Бешеные сохатые, брызжа кровью, лишенные зренья, вырывались из тайги и падали. Трупы животных лежали по сопкам и у рек, плыли по воде. Люди покидали кочевья, навсегда уходили из междуречья Сагджоя и Авлакана, где бушевал огонь, где на миг возгорелась дуга в небе и землю сотрясли удары необыкновенной силы. Это волнение земной коры зарегистрировали сотни сейсмических центров, и даже приборы Австралии отметили колебания. Ураган громадной силы прошел над всем междуречьем. Но странно: ни один ученый, ни одна экспедиция не добились разрешения и не сделали решительной попытки посетить место разыгравшейся в природе трагедии. И потом спустя почти двадцать лет с великими трудностями, терпя нечеловеческие лишения, Журавлев достиг Сагджоя и места того необъяснимого лесоповала. Экспедиция не дала никаких результатов, кроме того, что Леонид Александрович впервые описал этот район как минералог и как очевидец следов двадцатилетней давности. Прошел год, и он снова предпринял, но безуспешно, поиск метеоритного тела. И тогда же выдвинул дерзкую и прямо-таки антинаучную по тем временам гипотезу о посещении Земли управляемым межпланетным кораблем.
Завидная настойчивость, не подтвержденная ни единым вещественным доказательством, стала притчей во языцех и в конце концов привела его в разряд чудаков, с которыми не то чтобы считаются люди, но просто-напросто терпят их. Журавлева терпели потому, что он был прекрасный минералог, пожалуй, единственный специалист по метеоритам. Позже Леонид Александрович предпринял еще несколько поездок к месту Сагджойской катастрофы на свои деньги и деньги энтузиастов, что, кстати, ставилось ему в вину, и не проходило более или менее серьезного производственного собрания, научной конференции, где бы хотя бы вскользь не говорилось о частнических тенденциях в науке, сомнительных ученых. Но мы любили Журавлева. Уже закончив институт и работая самостоятельно, я сблизился с Леонидом Александровичем, заразившись от него пристальным вниманием ко всему, что не ложилось в привычный круг наших познаний. Он определил и мой интерес к первой серьезной самостоятельной работе тут, на Авлакане и в междуречье, которая стала для меня первой истинной встречей с Землей. Я обещал ему обязательно посетить место Сагджойской катастрофы. Старик вот уже несколько лет тяжело хворал, но не терял надежды снова предпринять большую экспедицию, исподволь готовя ее. Я выполнил это обещание. Помню, как впервые поднялся над хмурым и угрюмым междуречьем.
Медленно плыли, вращаясь под крылом самолета, зеленые и бурые дебри. Сагджой, широкий, полноводный, белел над солнцем, а порою и поблескивал, отражая чистыми плесами луки. Приглядевшись, я различал белые гривы порогов и бешеную текучесть большой воды. Где-то там, за тремя великими излучинами, за семью перекатами и бесчисленными плесами, угрюмо сторожила тайну даль. Там взорвался ли, испарился ли, ушел ли прочь, опалив Землю нездешним дыханием, Сагджойский метеорит.
Старая гарь и невиданный лесоповал — неистовая сила покидала деревья наземь, и не просто покидала, а уложила их по громадному радиусу одно к другому — уже заросли густым наволоком древесной мешанины, так что с трудом можно было продраться в ней. Лысые сопки, будто обритые до белого каменного темечка, возвышались над тайной происшедшего и слепо глядели в небо, единственные свидетели совершившегося тут.
Район Сагджойской катастрофы лежал за границей наших работ, но я специально, преодолев трое суток изнурительного пути, вышел туда, чтобы увидеть место, которое так и осталось для науки загадкой.
Я сидел тогда на вершине одной из сопок — кажется, Журавлев в своих исследованиях назвал ее Крест — и смотрел, как медленно закатывается громадное солнце. Пора белых ночей прошла, и мутные сумерки, словно испарения чадящих болот, окутывали гиблое место. Я был среди безлюдья, среди этой непроглядной тайги и камня, хранящего в себе память былого. Меня окружали гольцы. Они отбрасывали темные тени, падавшие по склону и возникавшие далеко за подножием на чахленьких верхушках лиственок.