«Понятно. Рассказывайте дальше».
«Понимаете ли, доктор, мне больше не о чем рассказывать. Все это продолжается полтора года. Не думаю, что стоит рассказывать подробно мои ночные несуразицы».
«Ошибаетесь, ваша мнимые образы, конкретные действия могут мне о многом сказать. Как вы себя чувствуете днем?»
«Чудесно. Я тороплюсь на работу как на праздник. Но с ужасом думаю о приближающейся ночи».
«Он приходит каждую ночь?»
«Нет. Но от этого не легче. Ожидание в „свободные ночи“ изматывает еще больше».
«С Луизой вы часто встречаетесь?»
«Вообще-то часто… Но тут такое вот дело, доктор, с Луизой. Где-то через месяц тот… Извините, но я буду говорить о видении как о живом человеке…»
«Он не сказал, как его зовут?»
«Как-то я сам спросил его об этом, но он ответил уклончиво: „Называй меня просто маргоном“.»
«Так… Вижу, что у вас, дружок, все это очень похоже на модную ныне болячку».
«Что вы говорите, доктор?»
«Говорю, что все течет, все изменяется, но с новыми явлениями приходят новые болезни… Но поверьте мне, друг, по опыту знаю, что все это не очень серьезно. Рассказывайте, пожалуйста, дальше. Вы сказали, что примерно через месяц…»
«Да, через месяц тот манекенный человек…»
«Называйте его маргоном, и вам и мне будет проще. Что с вами? Простите, почему вы так смотрите на меня?»
«Он тоже просил называть его маргоном. Но я его маргоном не назвал ни разу. И не назову!»
«Вот как? Простите».
«Тот человек сам начал со мной разговор о Луизе. Я спросил, откуда он знает о моей дружбе с Луизой. А он ответил, что все знает задолго до того, как оно произойдет, а какая-то Луиза для него — пустяк, безделица. Я вполне учтиво возразил, что не какая-то Луиза, а девушка, которую я люблю и уважаю. Знаете, во сне частенько впадаешь в патетику, и она не режет слуха… А тот человек лишь улыбнулся, будто оскалился, и вынимает из кармана фотографии: „Вот, посмотри на свою Луизу“. Я понимаю, что это только сон, но мне не хотелось бы говорить о тех фотографиях».
«Да, безусловно, химерные видения…»
«Чрезмерно химерные… А потом он говорит: „Кстати, она больна, у нее спарасис“.» — «Она мне никогда не говорила об этом». — «Скажет, не волнуйся, она тебе скажет, когда уже не сможет скрывать». Я отвечал ему что-то, а сам, понимая, что это сон, лишь ждал, когда же проснусь… А потом тот человек говорит: «Я прекрасно понимаю, что тебе нужно от жизни. Оставь свою Луизу. Мы, благодетели великого космоса, сделаем для тебя все, что тебе нужно. Без Луизы… Ты сможешь иметь сына или дочь, кого захочешь. Они будут твоим непосредственным продолжением, твоими преданными друзьями… Скажи только нам, что ты сможешь их полюбить и содержать сам, без Луизы, и завтра же утром ты станешь счастливым отцом. Не волнуйся ни о чем, о деталях мы позаботимся сами, ни у кого не возникнет даже вопроса, откуда у тебя появились… появился младенец».
Юрий Георгиевич выключил фонозапись.
— Это лишь небольшой фрагмент. Но достаточно красноречивый. Для всех этих странных психозов характерно то, что воображаемый человек неопределенного возраста, худощавый, называющий себя маргоном, в конечном итоге предлагает «взять на воспитание», «усыновить», «родить», «найти» ребенка. Следует отметить, что каждый раз маргоны играли на самых лучших человеческих чувствах. Сейчас приведу несколько страничек-копий из одной, далеко не случайной, истории болезни. За прошедшую неделю я познакомился с бесчисленным множеством людей, пересмотрел множество видео- и фонозаписей и сейчас демонстрирую вам самые характерные, типичные, которые, по моему мнению, лучше всего подтверждают мою версию. Вот посмотрите эти строчки.
На экране появился текст:
«Санитарной машиной СГ-16-А-5 она была доставлена в стационар. Возбуждена, негативистична, делала много лишних движений, бредила, о себе ничего конкретного рассказать не сумела, но много рассуждала на общие темы, больной себя не считала, от осмотра категорически отказалась.
При дальнейшем обследовании соматических отклонений не выявлено. Больная много времени проводит в кровати. Неспокойна, часто возбуждается, с подозрением оглядывает всех, кто ее окружает. В первый день лежала спокойно и шептала что-то неразборчивое, потом вскочила с кровати, надавала пощечин соседке и затем умиротворенная возвратилась в кровать. Она правильно называла дату, когда ее привезли к нам, однако не могла долго понять, где она, называла больницу институтом, школой, храмом, музеем, театром.
Каждый раз от обследования отказывается, непритворно, искренне стыдится, но без малейшей неловкости и даже с удовольствием всегда стоит обнаженная перед группами студентов. На все их вопросы отвечает многозначительными намеками. Скажем, когда ее спросили, где она раньше жила, она сказала: „Жила? Жизнь — очень абстрактное понятие“. Когда студент спросил, где она вычитала такую мудрость, больная не задумываясь заявила: „В семнадцатом веке, в семнадцатом дневнике, семнадцатая строка сверху“. Отношение к врачам предубежденное, боязливое.
По словам самой больной, она может „вызвать“ для беседы любого человека на планете, может „лечить гипнозом на расстоянии“, может предсказывать будущее и тому подобное. То и дело больная к чему-то прислушивается, что-то шепчет. Сама себя считает исключительно одаренной личностью, почти гением, но „к сожалению, не может спасти планету от надвигающейся катастрофы. Гибель близка“. На вопрос, о какой катастрофе она говорит, отвечает: „Увидите сами. Все равно изменить ничего уже нельзя. Мы проиграли. Все, что я могу вам сказать, только ускорит смерть“. Больная часто жалуется, что на нее воздействуют какими-то волнами, и она вынуждена постоянно отгонять те волны и поэтому „у нее дрожат руки“. Больная часто сидит, закинув ладонь на затылок, потому что именно так ей удается лучше всего „защищаться от электронных волн, которые входят внутрь через затылок“. Держится больная со всеми свысока, говорит преимущественно приказным тоном, порой становится откровенно циничной, эротичной… На втором месяце болезни она имитировала роды: принимала характерные позы рожениц, требовала, чтобы весь персонал приготовился, и кричала: „Я должна родить маргона!“»
Юрий Георгиевич отключил проектор, экран погас.
— Если бы не последняя фраза о маргоне, эти строчки можно было бы принять за выписку из обычной истории болезни. Шизофрении. Но даже воспоминание о маргоне не самое важное… Я разговаривал с лечащим врачом. Произошла уникальная случайность, что среди сотен историй болезни, в основном однотипных, я натолкнулся как раз на эту и почему-то интуитивно заинтересовался личностью больной. Скажу сразу, это Луиза Хенкель. Да, та самая Луиза, о которой говорилось в предыдущей фонозаписи. Санитарную машину за Луизой Хенкель вызвали случайные люди, которых удивило поведение молодой женщины, она стояла на берегу реки и кричала: «Алло! Алло! Говорите громче! Я вас плохо слышу!» Когда Луизу Хенкель насильно привезли в больницу, у нее нашли небольшую записную книжку, а в ней что-то вроде дневника. Записи ее оказались для врачей лишним подтверждение ее болезни, а для меня… Вот посмотрите хотя бы одну страничку:
«…он опять приходил. Я уже боюсь засыпать. Иногда кажется, что схожу с ума. Боюсь встречаться с Игорем. В прошлом году мы договорились пожениться, но я сознательно оттягиваю срок, жду, чем все это со мной закончится… Прошлой ночью он мне говорил: „Скажи Игорю, что ты больна спарасисом. Должна же ты как-то проверить его чувства. Если он испугается этого, то какая же тогда у него любовь“. Я не могла не согласиться с ним во сне… Какой это ужас, реальное и воображаемое сливается для меня воедино…»
— Вот такая запись, — продолжал Юрий Георгиевич. — Лично для меня она поставила точку в спорах о природе неопознанных психозов. Бессмысленно искать физические, химические, иные факторы. Имеем дело с коварным сознательным вторжением. Почти каждый больной называет своих «посетителей» «маргоном» или «маргонами», а в конкретном случае с Игорем и Луизой наблюдаем типичную провокационную игру. Надеюсь, нет необходимости что-то еще объяснять или в чем-то убеждать?