— Я очень устал, Гиата. И хочу спать.
— Вот не думала, что ты такой соня. Не поспал одну ночь и уже раскис. Пошли. Мне нужна твоя помощь.
Антон, ругая себя в душе за слабоволие и внутренне протестуя против бесцеремонного вторжения этой женщины, все же послушно буркнул:
— Я сейчас, — и обречено добавил: Только переоденусь.
— Зачем? К чему такие формальности? Чувствуй себя со мной совершенно свободно. К слову — это на будущее — пусть тебя не удивляют всяческие предложения и мои авантюры. Скажем, я могу спросить тебя, не хочется ли тебе переспать со мной, или — не хочешь ли ты сменить работу, или… в общем — что угодно… Воспринимай все это как обычный вопрос. Прости, но такой у меня характер. Я очень импульсивна и непосредственна. Когда меня что-либо заинтересует или в голову придет забавная мысль, я не могу ждать ни минуты, тут же должна удовлетворить свое любопытство. Так пусть тебя ничто не удивляет. Договорились? — Гиата лукаво улыбнулась.
— Договорились. — И тоже улыбнулся. Насколько смог непринужденно.
Комната Натальи стала неузнаваемой. Прежде всего бросалось в глаза множество картин на стенах. Сухов посмотрел и с удивлением отметил, что на каждой из них изображено одно и то же чудовище: зеленая голова с тремя глазами и жуткими щупальцами. Гиата, перехватив его удивленный взгляд, сказала:
— Все я сама нарисовала. Это маргон.
— Маргон?
— Да. Он часто приходит ко мне во сне. Вроде бы страшный, а на самом деле такой добродушный. Я очень его люблю. С нетерпением жду каждого вечера, чтобы заснуть и увидеть его. Но он почему-то не всегда приходит.
— А зачем так много одинаковых картин?
— Одинаковых? Ну что ты, Антон, разве не видишь — он на каждой картине разный. Не смотри на меня как на сумасшедшую… Хочешь, я его попрошу, он и к тебе придет?
— Нет. Благодарю. Не хочу, — ответил Сухов вполне серьезно. — А где Натальина библиотека?
— Что?
— Куда ты девала все книги, которые были здесь?
— Остался один хлам, а не книги. Все сгорело. А библиоскопы, сам знаешь, не выдерживают высокой температуры.
— Да, знаю. А жаль…
— Что жаль?
— Жаль, что современные библиоскопы не выдерживают высокой температуры…
— А знаешь, Антон, мне не жаль. Зато мы теперь соседи. — Гиата на мгновение стала непохожей сама на себя, даже волосы приобрели непривычный коричневый оттенок. — Мне запомнились слова одного человека. Как-то на старом кладбище он сказал, глядя на древние, вытесанные из камня кресты: «Нас не станет, а эти камни будут стоять». А потом мы подошли к могиле его матери с современным миниатюрным надгробием. Я спросила: «А почему вы не поставили мраморной плиты своей матери, чтобы стояла тысячу лет?» А он посмотрел на меня с чувством превосходства и сказал: «Зачем? Нас не будет, а камень будет? Так что — мы хуже камня? Пусть и его не останется после нас». Я спросила: «А память?» Он глянул искоса: «А память — вечна», изрек он. Мне вдруг стало страшно, а потом легко-легко. И я до сих пор не могу понять, что со мною произошло в тот миг… Но что-то случилось, Антон. Мне кажется, что именно с той минуты я стала такой, как вот сейчас. А какая я сейчас? Скажи, Антон.
— Что я могу тебе сказать?
От его слов Гиата будто пробудилась от сна, смешно тряхнула головой, поправила рукой прическу, и в глазах ее засветились привычные Антону холодный огонь и деланная кротость.
— Какая странная, ужасная, бессмысленная смерть Натальи, — произнес Сухов, глядя прямо в глаза Гиате.
— Тебе ее жаль? Старую, никому не нужную Наталью тебе жаль? Чудак. Если так ко всему относиться, то в результате будешь жить на груде мусора, на груде старого хлама. Ей давно уже было пора… отойти, — спокойно заявила Гиата. — А у меня теперь здесь настоящая лаборатория. И совсем рядом с тобой…
— Жилсовет знает о твоем переселении?
Гиата совсем спокойно ответила:
— Безусловно, знает.
Сухов не мог объяснить причины своих сомнений, но не мог заставить себя поверить хотя бы одному слову этой женщины.
«Нужно сегодня же позвонить, а лучше самому зайти в жилищный совет. Там хотя бы скажут мне, кто эта женщина. Биолог? Безумная или действительно ученая? Да, сегодня же нужно поговорить. Или сначала посоветоваться с Миколой?»
— О чем ты задумался, Антон? И почему ты спросил меня о жилсовете? Гиата смотрела на него лукаво и сосредоточенно, а Сухову вдруг стало не по себе, он почувствовал, что Гиата прочла его мысли.
— Ты же сама прекрасно знаешь, о чем я думаю…
Гиата рассмеялась.
— Антон, мне нужна твоя помощь. Слышишь?
— Да.
— Очень прошу тебя, отрежь голову вот этой симпатичной нике. — Гиата указала взглядом на стол, где лапками вверх лежало серое существо. — И выбери мозг в тот серебряный стаканчик, что стоит рядом. Ладно? А я тем временем быстренько приготовлю нам что-нибудь вкусненькое. Что ты любишь, Антон? Острое или пресное? Холодное или теплое?
«Погань!» Сухов даже губы крепко сжал, чтобы и намек на слово не вырвался. Но Гиата тут же замерла, на миг окаменела и затем, чеканя каждое слово, тихо заговорила:
— Кажется, я ничем не провинилась перед тобой. Своих жизненных принципов не навязываю. Прежде чем осуждать кого-то, оцени собственную жизнь… Мне досадно, Антон, что ты оказался трусом, — и неожиданно для Сухова Гиата вдруг приветливо улыбнулась. — Но подойди и поцелуй меня. Ты меня очень обидел. Жаль, что я, пожалуй, ошиблась в тебе…
13
Существует такая детская игра: зеленое, к примеру,
называть черным, стол — арбузом, а руку — ухом или
ногой… Продолжая разговор, каждое предложение
усложняется новой путаницей, но играющему не
следует забывать, что он чем назвал,
кибернетическое устройство фиксирует любую
ошибку. Игра развивает память, по крайней
мере так утверждают те, кто ее придумал. А
придумали ее, между прочим, те, кто давно уже ни в
какие игры не играет. Я несколько раз развлекался с
детьми, которым эта игра очень понравилась, и ловил
себя на мысли, что мне как-то неловко от того, что
все видят, где зеленое, где черное, но каждый
притворяется, что не видит ничего, кроме того,
что сам выдумал.
Антон Сухов переступил порог жилища брата и измученно улыбнулся:
— Здравствуй. Ты, наверное, спать уже собирался?
— Да нет, что ты! Я всегда поздно ложусь, читаю перед сном, пока не отключусь. Раздевайся. У тебя что-то случилось?
— Да нет. Хочется поговорить. Ты уж извини.
— Ты чем-то взволнован? — Микола обнял брата, потом включил все светильники, но Антон недовольно поморщился:
— Не нужно столько света. Глаза даже режет.
Сели за стол.
— Я у тебя заночую, ладно? Не хочется ехать домой, завтра в клинике с утра начинается уникальный эксперимент, а от тебя туда рукой подать. Хорошо?
— О чем ты говоришь! Конечно же, хорошо… Веронике сказал, что останешься у меня?
— Веронике? — отчужденно переспросил Антон, встретился с братом взглядом и долго смотрел, ничего не понимая. — Я могу позвонить ей отсюда. Но она не ждет. Когда операция затягивается, я, случается, остаюсь ночевать в клинике. И часто забываю позвонить. Все в порядке…
— Ты сейчас с работы?
— Нет. Понимаешь ли, в последнее время… Я так устаю в последнее время… Ты же слышал, безусловно, что сейчас повсюду творится?
Микола, стараясь казаться непринужденным, удивленно поднял брови.
— Что ты имеешь в виду?
— Позавчера вызвали «Скорую» и забрали прямо от операционного стола нашего анестезиолога. Психоз… Все чаще и чаще слышу этот диагноз. Ты не можешь не знать об этом.
— Да, кое-что слыхал, — уклончиво произнес Микола. — А что с вашим анестезиологом? Расскажи.
— Все это очень грустно и вовсе неинтересно, Микола. Ну ладно… Митрофан внезапно закричал: «Нет! Нет! Я на работе! Оставите вы меня в покое или нет?!» Одновременно кричал и смеялся на всю операционную, потом непристойно ругался и хохотал: «Ну, дают жару, ой не могу! Ну, дают!» А затем со смехом набросился на одного из хирургов, щекотал его и грозился: «Я тебя выведу на чистую воду, маргончик! Меня не обманешь! Я тебя давно узнал!» Мы все кинулись на него, связать хотели, но он раскидал нас, как котят, и с высоко поднятой головой вышел из операционной, заявив тому хирургу во всеуслышание: «Ты ко мне ночью приходи, как всегда, поболтаем, а то привязался, нахал, во время операции!» Мы заперли его, когда он вошел в раздевалку, и вызвали машину. Я его очень хорошо знал. Мы с ним часто вместе стояли на операциях, дружили с ним. Микола, что это такое? Последнее время… Что это за маргоны, что с языка у всех не сходят?