— Пошли к Беларару. Он сумеет помочь. Он превосходный робот.
— Включи освещение. Терпеть не могу сумерек.
— Изнежился ты за прошедшие здесь годы.
— Сорок семь узлов тебе на третий щупалец.
— Можешь обойтись и без ругани, даже мысленно. Не то я тебя вгоню в тридцать два на тридцать два, если не перестанешь меня обижать.
— Ладно, пошли к карам.
— Подожди, я включу свет, этот переход так захламлен, без щупалец остаться можно.
— Как они воют. Это уже слишком. Если не удастся накормить, сейчас же и уничтожим.
— Осторожно, не торопись заходить в зал. Нужно вызвать Беларара и обо всем договориться здесь. Пусть лучше те недоростки ничего не слышат. Молоды и глупы еще, могут неправильно нас понять.
— Сто седьмой! Приказываю выйти в тамбур сектора номер три! Сто седьмому приказываю выйти в тамбур третьего сектора!
— Включи аварийный сигнал. Нам давно пора заняться текущим ремонтом. На нашей Базе многое уже приходит в негодность.
— Сто седьмой! Приказываю немедленно выйти!
— Вызывай сто восьмого! И не вздумай сам заходить. У меня недоброе предчувствие.
— Сто восьмой! Немедленно выйти в тамбур.
— Там что-то случилось.
— Не каркай.
— Без сомнений… Беларар сразу вышел бы после вызова. Сам знаешь.
— Вызывали сто восьмого?
— Да, Брунар. Что там со сто седьмым? Почему не выходит?
— Очень неприятный случай, маргоны. Я даже не успел доложить… Это произошло только что. Я вытягивал сто седьмого, когда вы меня вызвали. И я бросил его, теперь уже от него ничего не осталось. Он имел неосторожность имитировать автоматическое кормление. А они его разорвали. Ведь это же кары! С ними нельзя расслабляться, а Беларар был слишком чувствительным роботом. Я ему не раз говорил, такие, как он, долго не живут. И оказался прав. Кары разорвали его на мелкие куски. Что прикажете делать?
— А что тут прикажешь? За сколько ты сможешь наладить автоматическое кормление?
— Точно не знаю. Трудно сказать. Беларара теперь нет. Такого мастера нет.
— Понятно. Значит, каров нужно немедленно уничтожить.
— Послушайте сто восьмого!
— Что ты хочешь сказать?
— Я понимаю, что я обыкновенный робот, но… Мне кажется, не следует уничтожать каров. Жаль энергии на их аннигиляцию. А если не аннигилировать — будет смрад. Предлагаю заслать эту группу каров на Землю недозрелыми. Они уже очень похожи на земных собак, и никому в голову не придет ничего подозрительного. Жаль, конечно, что они не смогут теперь стать полноценными карами. В конце концов, можно считать это экспериментом. Вполне возможно, что некоторые из них сумеют дозреть на Земле, если удачно перейдут на режим самостоятельного питания.
— Ты толковый робот, Брунар. Спасибо за удачную мысль. Энергию нам действительно нужно беречь. А если не аннигилировать — смрадом заполнится вся База. Молодец Брунар. Очень интересный эксперимент. Пускай теперь на Земле ломают головы, как из собак вырастают люди. Паника поднимется. Если выживут хотя бы несколько. Большинство их, конечно, погибнет. Нужно доложить Чару. Думаю, эта идея ему тоже понравится.
15
Биокиберы плачут в следующих случаях:
1. Засорились правый или левый лакримальные
каналы.
2. Появилось несбалансированное увеличение
эманационного потенциала между седьмой и девятой
клеммами церебрального коллектора.
3. Потеря электрозаряда на сорок седьмом тразоне
левой группы.
4. Увеличение сопротивления в системе базилики.
5. Общая перегрузка блока памяти.
Сухову снилось, что он вышел на улицу и некоторое время брел бесцельно, ожидая, пока его не осенит определенное решение. Донимала жара… Возле автомата с эклектонами — очередь. Будь поменьше людей, Антон с удовольствием выпил бы кружечку прохладного напитка, но не хотелось останавливаться надолго. Это оказалось бы нестерпимым, мозг требовал, чтобы тело двигалось, пусть даже без определенной цели.
В последние дни Антон Сухов чувствовал себя неважно. Внутреннее напряжение граничило с истощением. Работа, Гиата, недоразумения с Вероникой, к которым он вроде бы давно привык… Все его теперь раздражало, выбивало из колеи, наполняло необычным, совсем не знакомым до сих пор страхом существования.
Заставил себя посидеть на скамье в сквере.
Городской привычный шум. Машины. Голоса прохожих сливаются в общий говор, слух выхватывает из этого хаоса звуков отдельные фразы:
— …и ты на все так спокойно смотришь?
— …жара, как во времена моей юности.
— …ну что мне остается делать? Чужим умом не проживешь…
— …но рядом ни одного порядочного кустика нет, а я и говорю, давай вот здесь, только поскорей…
— …а он не хочет взлетать. Что поделаешь? Я ему все потроха новыми тразонами заменил, а летать так и не хочет…
— …он — последнее мурло, с такими я не играю…
— …в наш магазин курочек привезли…
— …ха-ха-ха… Сам ты не умывался…
Вдруг Сухов ощутил слабое прикосновение к своему левому ботинку. Резко отдернул ногу. Посмотрел. Большой лохматый пес сидел рядом и глядел на него изучающе. Антону поначалу даже показалось, что он ему улыбается, вывалив большой красный язык. Потом пес улегся и положил морду на ботинок Антона, умилив Сухова своей доверчивостью.
Антон наклонился, чтобы погладить лохматого, и неожиданно встретился с ним взглядом. Его охватила оторопь. Показалось, что на него смотрит Гиата. Все тело словно налилось расплавленным свинцом, вытапливающим остатки сил и мыслей. Почудилось, что теряет сознание. Но одновременно накатилась волна непреодолимой злости: к себе, к Гиате, к непостижимым химерам жизни. Захотелось изо всех сил пнуть пса ногой. И тот сразу напрягся, вскочил на лапы и хищно оскалился, словно поняв желание Антона. Вот-вот он вопьется зубами в его ногу. Однако, словно взвесив что-то в уме, лохматый медленно отошел, то и дело оглядываясь с превосходством и презрением.
Антон Сухов почувствовал, как увлажнились глаза. Несколько слезинок скатились по щекам. Стало тоскливо и страшно. Он жил в мире, который он перестал понимать. Но заново понять не было никакого желания, потому что внутренний голос подсказывал: это понимание только усилит фатальный страх. Сухов плакал. Плакал во сне…
16
Рассказывают, что во время одной из своих депрессий
Вольдемар Ежур хотел повеситься, но в этот момент в
кабине наступила невесомость.
Он сказал, что придет в семь вечера, а пришел в пять. И пожалел, что явился совершенно не вовремя. Зачем видеть то, что тебе известно и так, что чувствуешь каждой клеточкой своего существа. Чувствуешь, но… Когда Антон тронул ручку входной двери и понял, что дверь на замке, ему подумалось: мог бы и погулять, на работе закончить кое-что, наконец посидеть с друзьями или зайти к Гиате… Правда, при воспоминании о Гиате Сухова передернуло.
Нажал кнопку сигнала, предвидя, что это лучше, чем открывать самому. Ключи всегда имел с собой. За дверью тишина. Подождал. Сухов даже подумал, что Вероники, возможно, нет дома. Но не успел он достать ключи, как щелкнул замок.
— Это ты, Антон? Привет! Как хорошо, что вернулся так рано. А мы здесь скучаем.
— С кем это ты скучаешь?
— Иван зашел. Он сумел достать нам рыбок. Просто ужас, какими жестокими растут дети! Не так ли, Антон?
Сухов промолчал, переступил порог.
— У тебя ничего нет вкусненького? — тихо спросила жена. — Даже неловко перед человеком. Хотя бы бутылочка «Колы».
— Обойдется. Привет, Иван. Как жизнь?
— Привет. Хлопотно, но все в порядке. Вот достал новых рыбок. Пришлось побегать, Антон. Но это пустяки. Посмотри, какие красавицы. Тоже натуральные, как и те, что сдохли у тебя.