— Вот так, Серафимчик, — заявила женщина. — Ты не слушался меня, живи теперь с чужим дядей. Остановите, пожалуйста.
Геликомобиль покорно затормозил.
Антон Сухов не успел ничего сообразить. Золотоволосая женщина выскочила из машины и быстро пошла по тротуару.
А Серафим моментально замолчал и облегченно вздохнул, заявив совершенно спокойно, не по-детски рассудительно, вытирая слезы:
— Ну, наконец-то…
Сухов никак не ожидал такого поворота событий. Он сидел, стараясь скрыть свою растерянность…
— Тебе совсем не жаль расставаться со своей мамой?
Мальчик посмотрел на него сосредоточенно, на мгновение заколебался, подыскивая слова, но так ничего и не сказал. Жуткая минута прошла.
— Простите, сейчас мы тоже выйдем, — громко произнес Сухов.
— Да, я вас понял, — ответил геликомобиль. — Желаю всего наилучшего.
Сухов с ребенком на руках вышел из салона и, внутренне сосредоточившись, как перед операцией, осмотрелся вокруг. Женщины в зеленом нигде не видно. Словно растворилась. Но не приснилось же ему… Мальчуган-то вот он, приснившимся его не назовешь…
— Поставьте меня на землю! — властно приказал малыш. — Я умею ходить не хуже вас.
— Так что же нам делать? — произнес Сухов. — У тебя, малец, откровенно говоря… Не знаю даже, как и сказать… У тебя не очень-то разумная мамочка…
— Нормальная мама, — заявил Серафим. — Просто вы ее не знаете. Недостатки имеются у каждого. А моя мама очень устает.
— ?
— Пошли.
— Куда?
— Погуляем.
— Где ты живешь?
— Что?
— Ты знаешь, где ты живешь?
— А разве мы не к вам идем?
— ?..
— По этой улочке мы скоро выйдем к чудесному парку. А ты молодец! Как тебя звать?
— Меня? — в растерянности переспросил Сухов.
— Тебя, тебя.
— Антон… Сухов.
— Ты мне сразу понравился. От тебя больницей пахнет, — мечтательно пояснил Серафим. — Ты доктор?
— Доктор…
Антон остановился, пытаясь разобраться в случившейся с ним несуразице. Теплые лучи солнца. Золотистые кроны деревьев. Чистое небо… Чужой ребенок с ним…
— Тебе действительно два года?
— А-а, тебя удивляет, что я такой умный? Просто я вундеркинд.
Антон старался вернуть себе утреннее чувство просветленной радости, но это ему никак не удавалось, будто не стало вдруг ни долгожданного солнца, ни предстоящего необычно свободного вечера.
— Мне завтра очень рано вставать. Операция назначена на восемь.
— До завтра еще дожить нужно, сказала бы моя мама. Не волнуйся, что-нибудь придумаем. Все будет хорошо. Я тебя не подведу, многозначительно изрек малец.
Мальчик в голубом комбинезончике топал удивительно быстро.
— У тебя дети есть, Сухов?
— Двое…
— Это хорошо. Я их многому научу. Кто они — мальчики или девочки?
— Мальчик и девочка.
— Ну, ты просто молодец! Полная гармония… Но мне кажется — ты не рад нашей встрече, — выпалил Серафим и пристально посмотрел на Сухова.
Антон явно ощутил, что ноги перестают слушаться его. Он, сам хирург, почувствовал себя так, будто он на операционном столе. Он ничего не понимал, не мог поверить в реальность происходящего.
Внезапно явилась мысль отстать от Серафима. Попросту — сбежать. Вундеркинд не пропадет. Но тот шага через три-четыре, не оборачиваясь, громко спросил:
— Что случилось? Почему ты остановился?
Пришлось снова идти рядом.
— Давай прокатимся вон с той горки?
— Мне неудобно, — буркнул Сухов. — Там одни дети.
— Неважно. Дети тоже люди. Идем.
Маленькая кабинка пневматического лифта, смешно подергиваясь, подняла их на верх башни, откуда начинался отполированный до блеска детьми пластиковый спуск. Он тянулся до самого конца парка. Сели, оттолкнулись, и сразу же их понесло, закружило, завертело на виражах и спиралях, на замедляющих движение подъемах и внезапных, захватывающих дух спусках.
Когда они (наконец-то!) стояли на земле. Серафим оценивающе осмотрел Антона и сказал:
— Ну разве плохо? То-то же! Просто прекрасно! Но, знаешь, у меня оторвалась пуговка… Смотри, — на маленькой ладошке лежала голубая пуговица. — Я успел поймать ее на лету. Я молодец, правда же, Сухов? У меня мгновенная реакция.
— Да, ты молодец.
— Но теперь мне нужно ее пришить, — решил Серафим. — У тебя случаем нет иголки с ниткой?
— Нет. Поехали ко мне домой. Подумаем, как разыскать твою маму… И пуговицу пришьем… У моего Витасика сейчас каникулы. А вечером Вероника, моя жена, придет, — сказал Антон, чувствуя, как по спине побежали мурашки.
— Я не могу с оторванной пуговицей знакомиться с людьми. Давай сначала зайдем в какую-нибудь квартиру и попросим иголку с ниткой. Если не хочешь, то поедем в ближайший магазин… Но лучше и быстрей — попросить у кого-нибудь. Пошли! — и мальчик решительно направился к выходу из парка.
Антон теперь и не пытался отстать, шел как под гипнозом. В подъезде ближайшего от парка дома Сухов подошел к первой попавшейся двери на первом этаже, позвонил. Но никто не ответил. В соседних квартирах тоже никого не оказалось.
— Ну что, поднимемся выше? — предложил Серафим.
Сухов послушно подошел к лифту и вызвал кабину. Через минуту двери открылись.
— На каком этаже выйдем? Может, на третьем? — Сухов взглянул на мальчика.
— Все равно на каком.
Сухов нажал кнопку третьего этажа, но не успели двери закрыться, как вдруг к лифту подбежал какой-то человек.
— Подождите меня! — крикнул он и схватился руками за створки…
Двери сразу раздвинулись, пропуская его. Запыхавшийся мужчина вскочил в кабину:
— Спасибо… Мне на пятьдесят восьмой…
И вдруг воскликнул удивленно:
— Антон?! Привет, какими ветрами?..
Сухов узнал своего одноклассника по школе. Василия Бора.
— Твой сынишка? — спросил Василий. — Ты здесь живешь?
— Нет, — улыбнулся Сухов, не зная, что сказать дальше. — Я не здесь живу и… сын не мой, а моей знакомой.
— В гости приехал?
— Да. В гости, — произнес уверенно, опасаясь, как бы Серафим не подкинул и своего словечка.
— Тебе на который?
— Мне? Мне на третий, — поторопился ответить Сухов, надеясь, что они с Серафимом выйдут, а Василий поедет дальше к себе.
— Как поживаешь? Ты все на том же месте работаешь? В той же славной «концентрационной» клинике? — Василий громко рассмеялся.
— Да.
Створки лифта раздвинулись на третьем этаже. Антон протянул руку попрощаться, но Василий вышел вместе с ними.
— Ты надолго к знакомой?
— Не знаю… — Антон вконец растерялся. Он понимал — сейчас откроется его обман, и в предчувствии стыда, сознавая бессмысленность ситуации, покраснел.
— Может, потом ко мне заглянешь? Посидим, поболтаем. Сколько мы с тобой не виделись?.. Моя квартира — сто пятнадцатая. Слышишь?
— Да, слышу.
— Так я жду. Поднимешься ко мне? — лукаво улыбнулся.
— Не знаю…
— Ты женат?
Сухов почему-то обрадовался этому вопросу.
— Да. Уже давно. Сын и дочь у меня, — и вдруг вспомнил, что Василий был на их свадьбе, и когда родился Витасик, Бор заходил поздравить. Вспомнил и понял, почему Василий спросил об этом. Хотел объяснить, что-то выдумав, но побоялся, как бы не подал голос Серафим; тогда вообще ничего не объяснишь, особенно второпях, вот здесь, на этой площадке третьего этажа.
— Ты в какую квартиру сейчас?
Сухов решил играть до конца, наобум кивнул на одну из дверей, а Василий подошел к ней и позвонил. Ему страшно хотелось узнать, к кому же пришел Антон?
Сухов зажмурил глаза на миг, вытер пот со лба одеревеневшей рукой и подумал: «Будь проклят этот солнечный день!»
Дверь открылась. На пороге стояла старая худая женщина в сером с мелкими цветочками домашнем халате. Лицо желтое, с глубокими морщинами на лбу. Женщина молча внимательно оглядела Антона.
— Добрый день, — выдавил Сухов и облизнул пересохшие губы.
Старушка не ответила, но ее тонкие губы шевельнулись, словно в приветствии.