Заскрипела расстроенной скрипкой рация — кто-то включил передатчик. И тут же послышался сонный голос:
— Коля, ты куда это собрался? Вроде якорь, гляжу, вираешь, а?
— Ты, Леха, что ль? Прием! — резко, почти испуганно раздалось в ответ.
— Я, я. Чего, говорю, надумал?
— Ну и глаз у тебя! — с нервным смешком и каким-то вороватым, показалось Саше, тоном ответил Коля. — За милю ночью видишь… Да, попробую схожу, может, рвану детишкам на молочишко. До премии, Леша, центнеров пятьсот осталось. Схожу… Прием!
— А-а-а, — задумчиво-сонно протянул другой капитан. — Ну, мне тоже осталось… Да зыбайло-то, глянь, какое ходит. Не-е, я постою. Лучше дождусь вечера. Счастливо!
— А, Леш, спасибо. Схожу. Сдача, во всяком разе, с гарантией. Ну, всего!
«Домой, домой!» — поет попутный ветер,
И мы стоим не отрывая глаз.
Ведь ничего милее нет на свете.
Чем дом родной, где ждут и любят нас.
Наша бригада уже вторую неделю твердо держит первое место. Оба бригадира взяли обязательство к Седьмому ноября вывести свою бригаду в чемпионы. Бочкотары под рукой, в трюме, осталось мало, поэтому на каждой смене выделяются «греки» — носить кадушки из кошары, воздвигнутой еще в начале рейса на вертолетной площадке. Путь этот — полсотни метров по палубе вдоль борта, потом вверх по двум трапам на вертолетку и обратно с бочкой на спине — называется путем «из варяг в греки». Но вот позавчера Романиха сказала Насирову: «Бери всю бочку из трюма, некогда сейчас в кошару бегать, людей гонять». И за две ночи они чуть-чуть нас не обставили, выбрав трюм до дна. Тогда старпом Дима на своей ночной вахте изобрел канатную дорогу для спуска бочек с вертолетки прямо к трюму. И сегодня рано утром боцман с матросами проложил трассу «Медео», как мгновенно окрестили наши ребята эти два туго натянутых параллельных троса. Первые две бочки, запорошенные снегом, как горнолыжницы, со свистом пролетели вниз, трахнулись о комингс трюма и рассыпались на клепки. Романиха, присутствовавшая при испытании трассы, отпрыгнула в сторону и завопила: «Убрать эту дребедень! Последние бочки побьете! Изобретатели! Сейчас же снимайте свою Медеу!» Все раскрыли рты.
Ромка и оба шофера, с которыми я добирался от Невельска на промысел, стояли в толпе зрителей. Многие из насировской бригады остались после смены поглазеть, хоть и явно мерзли на открытой палубе в своих свитерках и проолифенках. Пока Романиха орала, эта тройка шепталась. Потом исчезла, и вскоре каждый из них прикатил по скату. Эти списанные, истертые автопокрышки боцман припас для изготовления кранцев, он десятками нанизывал их на трос, вывешивал за борт, и такие гирлянды хорошо предохраняли во время швартовок судов — «весновские» борта от царапин и вмятин. Под гул толпы, «под одобрительные возгласы собравшихся» шоферы и Ромка пристроили скаты у подножия «Медео», старпом ногой, обутой в лыжный ботинок 45 размера, опробовал сию «рацию» и гаркнул вверх, на вертолетку:
— Пошел!
— Дураки, — бормотнула Романиха рационализаторам, — в своей смене ни хрена не придумали, а врагам помогаете. Во! — она постучала пальцем по виску, где из-под платка выбилась серая от седины прядь. — Вы ж с ними соревнуетесь!..
Кадушка мягко шваркнулась в отражатель и, так как он стоял под углом, отпрыгнула в сторону и затихла возле самой строп-сетки. После третьей бочки всем стало ясно, что «Медео» будет жить, и толпа постепенно растаяла.
Сейчас у моего трюма, у лебедок, лежит с полсотни бочек, припорошенных нежным искристым снежком. Я вираю из цеха полный, тяжелый строп, бережно ставлю его на палубу (трюмы уже забиты готовой продукцией), двое парней быстро — на морозе работается весело — раскатывают бочки, а я набрасываю на сетку два десятка «горнолыжниц» и майнаю в цех.
Правильно рыбвод делает, что прикрывает путину, думаю я, ежась от ледяных мурашек, забравшихся под полушубок. Селедка с каждым днем все трудней дается рыбакам. То ли уходит с холодами в иные края, то ли и в самом деле так мало ее уже осталось в море. Сейнера все чаще в неводах, унизанных жемчужными ожерельями, поднимают медуз и чистые «пустыри». И если раньше суда по два часа толклись у борта «Весны», сдавая полновесные уловы, то теперь пять-шесть каплеров стало для них нормальной сдачей.
Все чаще случаются простои в сменах. Вот и сейчас до чая, до 16 часов, мы выработали всю рыбу. В приемных бункерах — только снег. Приемщик лепит из него увесистый снежок и швыряет в меня.