Крепкий хлопок по спине, оборачиваюсь и попадаю в Сашкины объятия.
— С приходом, Всеволод Ростиславович! С при-хо-дом!.. О море в Гаграх, да у тебя лапы совсем рыбацкие стали!
— Здравствуй, Сашка, здравствуй, дружище!
Наши глаза встречаются. И мы идем в, каюту и поднимаем тосты за встречу, благо Сашка прихватил с собой бутылку шампанского.
Через час мы уже в городе.
Первое возвращение с путины. Главное чудо — подмерзшая, твердая земля под ногами и люди, которые звонко выстукивают по ней каблуками, совершенно незнакомые, неведомые люди, прожившие эти полгода совсем в другом мире. Наверно, мы глядим на все сейчас сумасшедше жадными глазами, потому что на лицах прохожих я то и дело замечаю улыбки.
Неожиданно рванувшись в сторону, Саша взмахом руки останавливает «Волгу». Визжат тормоза, тихо урчит мотор — земные звуки слышишь сейчас ушами марсианина. Тома с Сашей садятся сзади, я — рядом с шофером.
В машине тепло и очень уютно.
— Куда поедем? — шофер, повернувшись к нам, облокачивается на спинку сиденья.
В самом деле, куда, думаю я и вижу, что шофер прекрасно понимает наше состояние. Наверное, он мой ровесник, но сейчас я чувствую себя юношей, который отработал первую в жизни смену на заводе и возвращается домой, плевать ему на разговоры взрослых о зарплате, на мелочные мысли, все жилы в нем струнами поют.
— Куда-нибудь! — говорит Тома и торопливо добавляет. — Туда, где есть лес, где елки в снегу!
— Слушаюсь! — в тон ей с улыбкой отвечает шофер, и «Волга» рвет с места так, что нас отбрасывает на спинки…
…В межрейсовой гостинице было холодно и весело. Старуха-дежурная, сидевшая в шубе, хоть у ног ее и калилась электроплитка, объяснила нам, что «с позавчера» не топят, потому что в подвале лопнула труба водяного отопления, а слесарь запил, ну вот народ и «греется».
Рыбачий народ напропалую грелся по старинке — водкой. То и дело хлопали двери комнат, и коридор оглашался ревом охрипших глоток, музыкой, женским визгом, звоном бутылок. Парняга в сингапурском пестром свитере прошел по коридору с обезьянкой на поводке, их сопровождала целая свита — две девахи, кутающиеся в байковые одеяла, и разудалый мальчишка в джинсах, рыбацких сапогах с отворотами и в одной тельняшке. Обезьянка была грустной от холода.
— У нас тут как в зоопарке, — оживилась дежурная, — один на днях петуха принес, говорит, будильник искал у магазинах, да не сыскал. А и точно — нету их, — удивленно подняла брови старуха. — А в воскресенье девки ездили куда-то прогуливаться, так привезли трех котят, купили по двадцать копеек, это значит, усех трех за шестьдесят. — И она засмеялась, радуясь то ли дешевизне котят, то ли рыбачьей нежности к животным.
— Так где же ваша директорша?
— А лешак ея знает, где она обедает, может, у рес-тора-ане? — улыбнулась дежурная.
— Ну вы бы нас пока поселили, — простодушно сказала Тома.
— Без ея не можем, дочка, нету прав, — дежурная развела руками и еще раз внимательно нас оглядела. — Вам сколько мест надо?
— Двухместный номер, — сказал Саша.
— Вы муж и жена будете?
— Точно так.
— А ну покажь паспорта! — с неожиданным лукавством искоса взглянула на него старуха.
Саша протянул ей два паспорта. Она их быстро, со знанием дела пролистала и вернула.
— Не-е, дружок, такие номера в гостинице не проходют, — дежурная улыбнулась доброй, понимающей улыбкой, словно сказала; не моя воля, а я бы пустила, мне не жалко.
— А есть двухместные, мать? — спросил я.
— Есть, — заговорщицки зажмурилась старуха. — Но как она, — боднула головой на сторону, — схочет даст, не схочет не даст.
— Понятно. Бери, Саня, на нас двоих, — я достал свой потрепанный паспорт, — ту нашу с тобой «каюту», помнишь? А я пока слетаю за Маринкой.
— Кто такая? — удивился Саша.
— Томка расскажет…
На «Весне» было по-настоящему празднично. С трудом узнавал я «коллег» по трюму, по бригаде: все с торжественными, какими-то нездешними лицами, в костюмах только что из-под утюга, при галстуках. Маринку отыскал в бутовке — стирала с двумя девчонками белье. Еле оторвал, пристыдив: дескать, грех работать в праздник.
И вот уже мы сидим вчетвером в межрейсовой гостинице, в «нашей каюте». Те же две железные койки с копытцами ножек, словно вросших в крашенные чуть не судовым суриком половицы, на окнах те же желтые шторы с арабесками, квадратный стол с неизменным графином (как в нем вода не замерзла!) и единственный стул. Где-то шампанское пьют со льдом, а мы добыли чайник горячей воды, опустили в нее бутылку и ждем. Пока я делал покупки в гастрономе. Маринка набрала газет и журналов в киоске, и сейчас все их листают. У Томы — «Юность», Сашка «Советским спортом» шуршит, у Маринки в руках, кажется, «Знание — сила». Я сервирую стол — открываю консервы, нарезаю колбасу, высыпаю из кульков конфеты. В таком холоде оберточная бумага шелестит, как жесть.