— Вам, Света, очень пошло бы красное шерстяное платье. Зайдите как-нибудь ко мне, и мы с вами всесторонне обсудим этот вопрос. Ведь скоро Седьмое ноября, а мне, как старшему помощнику капитан-директора, небезразлично, как будет представлен на праздничном вечере мой штат.
Светка зарделась, опустила глаза и смущенно улыбнулась. Чиф, который именно этого и ожидал, тут же снял руку с ее плеча и, не имея более сомнений в близкой победе, зашагал по коридору. Он вроде даже и взгляд ее ощущал спиной, только вот мыслей улавливать не умел. А Светлана Александровна, глядя вслед чифу, коротко подумала: «Индюк». А дальше и вовсе поступила несолидно — показала язык.
Голосок у Светланы Александровны, надо сказать, подкачал — тоненький, нежный, но с чуть пробивающейся хрипотцой, вроде мальчишеского дисканта, ломающегося в баритон. И оставалось впечатление, что она говорит с трудом, как будто что-то в горле ей мешает. А может, и в самом деле у нее ломался голос. Наверно, поэтому, а возможно, по свойству натуры говорила Светлана Александровна немного, будто взвешивая каждое слово. И лишь сказав то, что хотела, поправляла прядку на лбу, как бы от легкого смущения.
На плавбазе «Удача» были девушки с совершенно неприступной внешностью. Перед ними поначалу робели и самые бойкие хлопцы. Для донжуанов же типа Эдуарда Эдуардыча такие не были загадкой. Они как-то сразу понимали друг друга, словно были давно знакомы и отлично знали, чего хочет каждый из них. В общем, это была вроде одна каста, исповедующая единую веру. Но Светлану Александровну трогали все. Даже шалун завпрод Степа Бессильный. В свои пятьдесят шесть годков он разбойничал, как парубок, буквально: не давая проходу девчатам, охмуряя, как и положено завпроду, вином и кондитерскими изделиями. У Степы многое выходило само собой: легкие излишки и тяжелые недостачи, коровьи легкие по цене филейной части и тяжелый сахар, влажность которого измерялась не в процентах, а в ведрах. Само собой как-то получилось и то, что Степа вроде бы специализировался на камбузницах. Вначале он смотрел на Светку воловьим глазом и потихоньку вздыхал, тоскуя по сдобной, как ватрушка, ее предшественнице. Потом смирился и начал, предварительно оглянувшись, пощипывать Светку.
Праздничным вечером Светлана Александровна задержалась на камбузе, отдирая от сковород пригоревшую картошку. Жжих-жжих! — кричал скребок, в ее руках, а сама Светлана Александровна зарозовела, разогрелась от работы. Степа, довольный жизнью по причине долгожданного и полного схождения сальдо с бульдо (праздничный ужин экипажа перекрыл двухмесячные расхождения), вышел из каюты, которая, как и положено каюте завпрода, соседствовала с камбузом, и услыхал «жжих-жжих». Приоткрыв камбузную дверь, он неслышно подплыл к Светке и крепко ухватил мясистой пятерней упругую девичью грудь. Светка дернулась, но вырваться не смогла.
— Дядя Степа! Отпустите! — пропищала она. — Мне больно!
— П-пончик! — чмокнул губами Степа, не разжимая пятерни и уставившись в пунцово-смуглые щечки растерявшейся было Светки.
— Ну что вы в самом деле! — с трудом и возмущением выдавила она из себя столь длинную тираду ломающимся мальчишеским голосом. И тут увидела, что глаз-то у Степы уже не воловий, а бычий глаз, налитой. Боль от клешни ускорила реакцию. Светлана Александровна очень быстро подняла и опустила чугунный черный блин сковороды на Степин кумнол, украшенный «ежиком из чистого серебра». Колокольно гуднуло под сковородкой, клешня разжалась, Степа, отвесив челюсть, остался стоять, а Светлана Александровна выругалась страшным словом «гадость» и покраснела.