— Сеньор доктор, вы высший дух.
Врач посмотрел на него с изумлением и произнес:
— Простите, я должен заплатить. Иначе это пойдет вразрез с моими убеждениями.
— И с моими тоже, сеньор, если я приму от вас хоть один реал. Если бы Филип душ Сантуш совсем уж потерял совесть…
Ну что ж, убеждения, достойные уважения. Делать было нечего, доктор подчинился. Он был смущен и хотел уже прощаться, по Филип жаждал ему кое-что сказать и, когда увидел, что тот уходит, осмелился:
— Сеньор доктор, еще немножечко, пожалуйста. Вы не обидитесь?
— Никоим образом.
— Моя слабость.
Он взял из угла комнаты гитару и, прижав ее к груди, объявил:
— Я хочу сыграть для сеньора доктора одну морну. Я знаю, вы любите наши морны.
Говоря это, он перебирал струны гитары. Врач, сидя на табуретке, слушал одну морну, две, слушал еще и еще, с волнением, которое проникает до глубины души и которое возникает, лишь когда встречаешь человека на первый взгляд совсем чужого и вдруг понимаешь, что вы братья.
История ньо Висенте
— Знаете, сеньор доктор, хоть Лела и был негодяем, я никогда его не забуду. Говорят, он очень плох. Но этому подлецу всегда везло. Сейчас я вам расскажу, как все произошло.
Вы ведь знаете, дождя у нас не было уже два года. На Санту-Антане ни единая дождинка не упала. Просто беда. И жена голодная, и дети — у всех животы подвело; каждый день кто-нибудь умирал от голода. Старший мой отправился на английском пароходе на юг; а второй — на Сонсенте, собирается на Сан-Томе. Тута, десятилетний малец, ушел в Паул да и умер по дороге. Остались я, жена и пятнадцатимесячная дочка. От слабости все на ногах не держались. Работы взять негде, каждую минуту ждали, что дочка помрет. У матери не было ни вот столечко молока, и малютка уж почти не шевелилась.
Еды в доме не было по нескольку дней. Иногда удавалось раздобыть кусочек сахарного тростника или чая из федагозы, и все. В сезон можно нарвать манго или папайю, а тогда все высохло. Хоть ложись и помирай.
Однажды пришел ко мне Томас Афонсо, человек ушлый, денежный, и говорит:
«Слушай, Томе Висенте, есть у меня одна работенка. Я знаю, ты человек смелый, справишься и с лодкой, и с баржой, и с парусником».
Это правда. Вы, может, не знаете, так я расскажу. Отец хотел, чтобы я поступил в лицей, и послал меня на Сонсент. Но мне быстро надоели учебники, и я вернулся на Санту-Антан. Стал моряком.
Так вот, стал меня Томас уговаривать. Через несколько дней, говорит, надо доставить контрабанду. Я молчал и думал о своем. Потом спросил, что за контрабанда. Он сказал — грог и добавил, что хорошо заплатит, если я довезу грог до Сан-Висенти. Он нанимал лодку, а все остальное ложилось на меня. Вы знаете, сеньор доктор, что для доставки грога надо иметь специальное разрешение правительства, да еще платить таможенный сбор. Поэтому перевозят грог без разрешения, и контрабанда дает немалые денежки. Опасно, конечно: и поймать могут, и товар отнять; несколько наших утонуло в канале или, может, их акула сожрала, точно не известно.
Я все думал о своей голодной семье и в конце концов согласился. Сели мы в его лодку (я и еще пятеро), погрузили грог, немножко батата и тростника и с божьей помощью отправились на Сонсент. Прибыть туда мы рассчитывали с рассветом. Лодка качалась на волнах, и казалось, что мы совсем не продвигаемся. Я пытался подбодрить своих товарищей, но посреди дороги они совсем скисли, умоляли повернуть назад. Ужасно трусили. Но я не из пугливых и назад никогда не возвращаюсь, так им и сказал. Или, говорю, доберемся до Сонсента, или погибнем в море. Томе Висенте за свои тридцать два года на море еще никогда не отступал и сейчас не пойдет на такое унижение. Уж лучше быть съеденным акулой, чем вернуться с полпути в Порту-Нову. Никогда меня не называли трусом и не назовут. Они и замолчали: поняли, что я не какой-нибудь салага, а моряк. Дал я слово или не дал?
Но мое сердце забилось, когда я вдруг увидел накрывавшую нас огромную волну. Не то чтобы я стал раскаиваться, но в голове у меня все перепуталось. Я вспомнил о парнях, которые погибли именно здесь, на пути из Сонсента к Санту-Антану. Да вы, наверное, помните — об этом много говорили. Ужасное несчастье. Один из них был мой друг — Армандо Роза. У него осталось пятеро детишек мал мала меньше и жена.
Смелый был человек. Когда-то ходил под парусом на китов в Бразилию. В тех краях так штормит, что иногда боишься за парусник, а люди ничего — выдерживают. Я с Жонзиньо Фарио дважды туда плавал. Капитан он отважный и мастер на все руки: такие люди встречаются только на Брава да на Боавишта.