Пробудившись, он некоторое время протирал глаза. Тут ему приносили холодного вина; пил он его с особым смаком»[20]. На рассвете у гостей Мирандиньи вновь просыпался аппетит и они набрасывались на еду: все так вкусно, пальчики оближешь. Одного Жижи ничто не интересовало, кроме выпивки. «Потом рассудили за благо подзакусить прямо на свежем воздухе. Тут бутылочки взад-вперед заходили, окорока заплясали, стаканчики запорхали, кувшинчики зазвенели.
— Наливай!
— Подавай!
— Не зевай!
— Разбавляй.
— Э, нет, мне без воды. Спасибо, приятель!
— А ну-ка, единым духом!
— Сообрази-ка мне стаканчик кларету, да гляди, чтобы с верхом!
— Зальем жажду!
— Теперь ты от меня отстанешь, лихоманка проклятая!
— Поверите ли, душенька, что-то мне нынче не пьется!
— Вам, верно, нездоровится, милочка?
— Да, нехорошо что-то мне.
— Трах-тарарах-тарарах, поговорим о вине.
— Я, как папский мул, пью в определенные часы.
— А я, как монах, на все руки мастер: и пить, и гулять, и молитвы читать.
— Что раньше появилось, жажда или напитки?»[21]
Когда мы задали этот вопрос Жижи, он расхохотался как сумасшедший, но так и не сумел на него ответить. Жижи никогда не мог решить, что появилось раньше, жажда или напитки. И он отправляется за новым стаканом виски, возвращается и начинает изводить сидящего рядом собутыльника: «Ответь мне на такой вопрос, приятель: что сперва появилось, жажда или выпивка?» Мнения, к вящему удовольствию Жижи, расходятся. В одном только нет сомнений: когда выпьешь, сразу на душе легче становится. Он идет за новой порцией виски, возвращается со стаканом в руке, все такой же угрюмый, похожий на привидение и все так же спотыкается. Жижи расслабил узел галстука, снял пиджак, расстегнул рубаху сверху донизу, засучил рукава, брюки ему широки и едва не сваливаются с худого тела, волосы растрепались, под мышками выступили пятна пота. Окна распахнуты настежь, и в комнату проникает свежий ветерок — отрада для всех, кто живет и наслаждается жизнью. Мужчины снимают пиджаки и, следуя примеру Жижи, остаются в рубашках. Некоторые щеголяют в «балалайке», как называют рубашку с двумя карманами и короткими рукавами, «made in Масао»[22], из искусственного или натурального шелка, дамы в легких шелковых платьях с большим декольте, и все-таки все изнемогают от жары. Жара любого доконает. Гости посолиднее тяжело дышат, чертыхаются. Никаких признаков близкого дождя нет и в помине, наверное, он вообще никогда больше не пойдет. «Мирандинья, когда ты поставишь у себя кондиционер?» Ишь ты, куда хватил! Можно подумать, будто Мирандинье некуда деньги девать, ему, бедняге, надо внести ссуду за покупку автомобиля да еще долг погасить — в прошлом году он занял солидную сумму для своей дамы сердца. Все истомились. Наконец наступает ночь, а часа в два или три утра приходит прохлада и становится легче дышать. К этому времени гости снова плотно закусили, выпили, и вновь появляется охота шутить и смеяться. Здесь говорят по-креольски и по-португальски — говорят на невообразимом, смешанном наречии. У Жижи дрожат руки, глаза ввалились, он едва держится на ногах, но один из всей компании изъясняется по-английски. Точнее сказать, пытается это делать. Время от времени он бросает ту или иную фразу по-английски. «Help yourself. Make yourself at home. Food or drink? By the way, speaking about food». (Угощайтесь. Будьте как дома. Вам положить закуски или налить вина? Кстати, о закуске…) И далее разговор идет о еде. Наконец приходит черед его коронного номера. Он обращается к присутствующим с вопросом: «What did came first, the food or the drink?» («Что возникло раньше: закуска или выпивка?») Потому что, когда Жижи в ударе, он не признает ни криольо, ни португальского, отвергает оба языка и говорит исключительно по-английски, как мы пытались только что воспроизвести, — то ли бросает кому-то вызов, то ли просто из бахвальства. В пристрастии к английскому у него находится единомышленник. Это инженер Жозе Ваз, знакомые зовут его просто Жо. У зеленомысцев все называют друг друга уменьшительными именами. Твоему земляку ровным счетом наплевать, инженер ты, дипломированный специалист или преподаватель лицея — все мы, креолы, едим из одного котла, — обычно у нас обращаются друг к другу на «ты». Если Жо напьется вроде Жижи, он ведет себя точно так же. Признает один английский. Говорит по-английски или на худой конец на криольо, но ни в коем случае не по-португальски. Это, повторяю, все проделки Жижи. Когда он накачается виски, сам черт ему не брат. Но пока еще Жо не пришел. Никогда заранее не известно, явится он или нет. Что-то подсказывает мне, что сегодня Жо обязательно придет, и, чует мое сердце, нас ожидает сюрприз, и уж я постараюсь, чтобы его присутствие не осталось незамеченным. Впрочем, это такой остряк! Жо с первой минуты становится душой общества, все непременно желают с ним познакомиться, да он и в самом деле человек незаурядный, вы сами потом убедитесь, прав я был или нет. А теперь спрашивается, зачем я нагородил весь этот огород? К чему такое длинное вступление? А к тому, что мне нужно ввести в повествование нового героя. Ведь к этому кружку избранных принадлежит и Пидрин. «Как Пидрин?!» — может быть, удивится кто-нибудь из вас. Представьте себе, Пидрин. Мир тесен. Его привели в Анголу странствия по свету. Пидрин, рабочий парень, грузчик из портового района Рибейра-Бота — все у нас помнят, как он бегал по улицам босиком, — стал вхож в привилегированное общество, и сегодня мы видим его на празднике, посвященном концу недели. И это еще не все. Он забежал к Мирандинье ненадолго, ему еще предстоит отправиться на вечеринку к директору Судебных учреждений или управляющему Ангольским банком, к начальнику таможни, а может быть, и еще к кому-нибудь, и это лишний раз доказывает, что пригласили его сюда не случайно и что теперь Пидрин свой человек в кружке Мирандиньи. Удивительно устроен этот мир! Кто бы мог подумать, что мы встретимся с Пидрином в Луанде?