Жо насмешник и зубоскал, но уж если он говорит, то говорит всерьез, и если обещает, то старается сдержать обещание. Как знать, может, придет день, когда он станет совсем другим? К чему загадывать, поживем — увидим.
Нья Жожа снова берет наполненный до половины стакан вермута с кусочком лимона. Она не любит виски и пьет его только во время праздников и торжественных церемоний, она сама мне в этом призналась. Жожа привыкла пить вермут до обеда и после обеда, вечером она предпочитает выпить стаканчик грога или пунша, но только пунша, приготовленного на Островах Зеленого Мыса, она добавляет в него капельку грога, меда и лимонный сок. Валентина встает и ставит пластинку с морной, музыка звучит тихо и печально. Дона Жужу и дона Франсискинья с увлечением слушают рассказ о Пидрине и Жо.
«Нет, Пидрин не заслужил такой участи, что и говорить. Но, видно, на все воля божья. Надо бы помолиться о спасении его души».
Тетушка Жожа ест пирожное. Подносит стакан с вермутом к губам, выпивает все до капли, лимонная цедра попадает ей в рот, она по рассеянности начинает ее жевать, но тут же быстро опускает стакан. Запах лимона напоминает ей апельсин, а надо сказать, что Жожа терпеть не может апельсинов. «Не выношу запаха апельсина, лука или чеснока, знаешь, подружка, на днях в кино позади меня сидел матрос. От него так разило треской с чесноком, что я не выдержала, в перерыве пересела на другое место. Ну можно ли такое вынести?» В разговор вступила дона Жужу. «Я тоже не выношу запаха сырого лука и сырого чеснока, меня мутит даже от запаха апельсиновых корок. Я предпочитаю вообще не есть апельсинов, если самой приходится их чистить, потому что руки потом не отмоешь и долго они еще будут пахнуть! Дурные запахи — сырого чеснока, сырого лука, апельсина, лимона, нечистого дыхания, потного тела, запах чернил, плесени, нестираной одежды, запах разгоряченных людских тел в трамваях, автобусах, на улице, в магазинах и на рынке — у меня все это вызывает тошноту. Иное дело — приятные запахи: нежный аромат хороших духов, дорогого одеколона, туалетного мыла. Да, к слову сказать, вспомнился мне один случай. Вы меня извините, что я здесь об этом рассказываю. И вы, нья Валентина, как хозяйка дома, простите великодушно, что я говорю о таких вещах за столом. В моей жизни произошла однажды тошнотворная история, иначе ее и не назовешь. Может, и не стоило бы о ней сейчас вспоминать, но вы уж не судите строго. Это случилось, когда преставился ньо Лусио Алфама, теперь он в раю, кто-кто, а уж ньо Лусио своей праведной жизнью заслужил вечный покой. Народу на его похороны собралось видимо-невидимо. Зрелище было грандиозное. При выносе тела все плакали, люди искренне, от чистого сердца жалели его. Ньо Лусио Алфама был человек добрый и образованный, он дожил до преклонного возраста и всю жизнь отличался справедливостью. Теперь вместо него спиритические сеансы проводит ньо Брито Соарес, его тоже уважают, но до ньо Лусио Алфамы ему далеко. На похороны ньо Лусио Алфамы пришли люди самых разных сословий: торговцы, преподаватели, врачи, адвокаты, служащие, нищие бродяжки и голодранцы. И вот, когда похоронная процессия уже миновала половину пути и священник стал читать молитву за упокой души новопреставленного нашего брата: «Отче наш, иже еси на небесех…», все вдруг почувствовали запах, такой скверный запах, что хоть на край света беги. Люди стали в недоумении переглядываться, ломать голову, откуда могла взяться такая вонь, что честному христианину нипочем не выдержать, точно порчу на нас всех напустили. Саосенте стал похож на выгребную яму. Участники похоронной процессии вынули платки и зажали носы, но смердило так, что никто не мог дольше оставаться возле гроба. С каждым порывом ветра запах становился все сильнее — прямо задохнуться можно. Никто уже не молился и не обращал внимания на покойника. Ньо падре Франсиско был в страшном смятении, чего с ним за всю жизнь не случалось, вы же понимаете, священники такие же люди, как и все мы. Падре то возводил глаза к небу, то опускал их долу, ведь его прямая обязанность — служить всем примером; чтобы ни произошло, он должен оставаться на своем месте и выполнять свой долг. Однако бедняга больше часа не вытерпел, в конце концов и он зажал нос руками, стал путаться в словах и запинаться, а пономарь перестал ему подсказывать, никто уже не молился, никто не обращал внимания ни на священника, ни на усопшего, что лежал в гробу, всех охватило отчаяние. Ньо падре Франсиско молча возвел глаза к небу и опустил их. Никто не догадывался, откуда эта вонь, это наказание божье. Похороны уважаемого человека превратились в карнавальное шествие, в клоунаду. И вдруг кто-то вспомнил о подобном происшествии на острове Санта-Лузия, эту историю у нас частенько рассказывали за бутылкой вина. Представьте себе, вонь исходила от тела ньо Лусио Алфамы, хотя и дня не прошло, как он умер. Видите ли, те, кто обмывал покойника, не сумели как следует прибрать тело, им было невдомек, что надо его плотно-плотно завернуть. Пока усопшего несли на кладбище, кожа от тряски лопнула, живот разошелся, кишки наружу, и ньо Лусио Алфама оказался в гробу весь в нечистотах. О, видеть такое и то ужасно, а уж пережить — и того хуже! Теперь сопровождающие шли впереди, потому что ветер дул им в лицо, а гроб с телом покойного, ньо падре Франсиско, его помощники и ребятишки с крестом и кропилом остались позади. Участники траурной процессии торопливо шагали вперед, спеша поскорее отдалиться от гроба. Им было не до приличий — падре Франсиско, молитвы, покойник никого больше не интересовали. В мгновение ока все смешалось, и началась кутерьма. Падре Франсиско не оставалось ничего иного, как спасаться бегством, бросив гроб с телом покойного на произвол судьбы. Он спешил присоединиться к остальным, но сопровождающие не захотели принять его в свою компанию и прогнали прочь. Молодежь — нахальные девчонки и развязные парни — мигом разбежалась кто куда. Не похороны, а горе горькое. Все попрятались по домам. На дороге остался один падре Франсиско в белом стихаре и красной накидке, а остальные исчезли. До кладбища дошли только священник и служки, падре поспешно осенил могилу крестом и удалился, гроб опустили в яму, засыпали землей, и лишь тогда падре Франсиско вернулся, чтобы совершить отпевание покойника. А что ему еще оставалось? Люди, которые сопровождали ньо Лусио Алфаму к его последнему прибежищу, говорят, долго болели — лежали пластом целых три месяца и четыре дня. Даже я, мои дорогие, никак не могла отделаться от этого гнусного запаха, он долго потом еще преследовал меня. И каждый день, стоило только сесть за стол, меня тошнило. До сих пор меня мучает совесть, что не проводила я как подобает ньо Лусио Алфаму в последний путь. Но даже ради спасения своей души я бы этого не смогла сделать. А кто бы вынес, скажите на милость, подобное испытание? Даже теперь, стоит мне только вспомнить об этих похоронах, к горлу подступает дурнота. Ты ведь бывала на Саосенте, Франсискинья, или нет? Я что-то запамятовала». — «Да, бывала, подружка, мне там делали операцию. Я слышала эту историю. Все об этом тогда говорили. Да, в таких делах надо соблюдать осторожность, надо хорошенько подготовить мертвеца, а не то могут возникнуть непредвиденные осложнения». Дона Франсискинья отлично разбиралась в этих вопросах, она нередко провожала в последний путь кого-нибудь из своей родни или родственников друзей — обмывала и обряжала их. Да, в таких делах надо быть осторожнее. Разговор заходит об умерших, о похоронах, а этот обряд требует уважения. Ньо Лусио Алфама был человеком почтенным, и потому подшучивать над ним не пристало. Нья Жожа сохраняет серьезность, но, если заглянуть в глубину ее глаз, можно заметить лукавые искорки, ей хочется чуть-чуть расслабиться, отпустить тормоза и снова начать очередной хвастливый рассказ, сдобрив его хитрой усмешкой. Ведь она такая живая, непосредственная, а эти печальные события происходили очень давно. Нья Жожа все еще пытается настроиться на торжественный лад и изо всех сил сдерживается, чтобы не ерзать на месте. На мгновение она замолкает, чтобы перевести дух, и проводит маленьк