Товарищ Зилды улыбнулся: «Нья Жожа, мы не хотим смириться с судьбой, которую навязали нам колонизаторы. Мы предпочитаем другой путь. Пускай они раздобывают себе чернила, а мы найдем бумагу». Нья Жожа смотрела на них с недоумением. «У вас гладкие волосы, но если бы они были курчавыми, как у африканцев, вы бы их, наверное, выпрямляли, не правда ли? Просто красивее, но все это ничего общего не имеет с идеологией». — «Нет, имеет, — возразили парни. — Черные девушки уже привыкли оставлять свои волосы кудрявыми. Негры новыми глазами взирают на свою культуру». Тетушка Жожа принадлежала к старшему поколению, и все эти рассуждения были ей непонятны, они рождали в голове невероятный сумбур. «Да, мои дорогие, я принадлежу к старшему поколению, что правда, то правда, по-моему, волосы — это одно, а политика — другое, стоит ли затевать из-за этого спор?» Молодежь, конечно, считает, что ей принадлежит весь мир, эти парни немного чокнутые. «Послушайте, ребята, наверное, Витор с удовольствием поболтал бы сейчас с вами». — «Не найдется ли у вас, нья Жожа, грога или еще какого-нибудь спиртного с наших Островов?» — «Есть брага и наливка, хотите? Я собираюсь познакомить вас с моим воспитанником, он умный парень и недаром сын бунтаря».
Жожа настолько увлечена разговором, что не замечает, как подозрительные девицы подсаживаются к ней с явным намерением что-нибудь выудить. Но тут раздаются громкие звуки коладейры, разговор сам собой стихает, гости радостно выбегают на середину комнаты. Всех — и молодых, и старых — увлекает за собой коладейра. Поглядели бы вы сейчас на тетушку Жожу: раскрасневшаяся, счастливая, она и думать забыла о своих шестидесяти с лишним годах! Как только ей удается сохранить этот молодой задор? «Милые, камень, который катится, никогда не обрастает мхом». А теперь посмотрите на нью Коншу, знаете, сколько ей лет? Семьдесят, давно уже минуло семьдесят, а посмотрите, как она покачивает бедрами, как изгибается всем телом, танцуя с двадцатилетним парнем! Задержите взгляд на ньо Армандиньо, что согнулся под бременем лет, ему уже далеко за семьдесят, люди говорят, не сегодня-завтра восемьдесят стукнет, но и он не усидел на месте. Видите, все закружились в танце, никто не смог устоять перед дразнящим, дурманящим напевом. Как по-вашему, что породило эту музыку, этот живой, четкий ритм? Джаз? Батуке? Меренге? Калипсо? Откуда взялась эта музыка — неважно, где ее истоки, — это уже никого не интересует, она родилась на Островах Зеленого Мыса! Лица танцоров раскраснелись, музыка увлекла всех, обратите внимание, как они, охваченные безумием, покорно подчиняются наивному, грубому и дьявольски быстрому ритму, как отдаются во власть мелодии, которая вторит словам, звучащим то издевательски-насмешливо, то нежно или шутливо. Нет большего наслаждения для зеленомысца, чем коладейра. А теперь взгляните на тетушку Жожу — она уже совсем запыхалась, под мышками у нее выступили темные круги, эта Жожа плясать мастерица, в танцах для нее вся прелесть жизни, ее главное удовольствие. Вот она раскачивается всем телом, поводит бедрами, а то вдруг замрет на месте и нахохлится, точно наседка. Нья Жожа любит ходить в гости, любит выпить вина или грога, ничего ведь нет вкуснее на свете, чем грог с острова Санту-Антан, он веселит душу и пронимает тебя до самого сердца. Впрочем, Жожа — стреляный воробей, она умеет держать себя в руках, пить без разбору — этого она не любит, не следует злоупотреблять гостеприимством хозяев. А вот коладейра для нее точно дурман, словно сладкая отрава, вызывающая головокружение, и никакой силе не вырвать ее из круга танцующих раньше двух или трех часов утра. Лишь очутившись у себя дома, Жожа припомнит заинтересовавший ее у ньи Консейсао Медины разговор и задумается: в самом деле, почему это девушки не хотят больше делать себе европейскую прическу? Сперва она посмеялась и не приняла слова Зилды всерьез, но в глубине души нья Жожа не очень-то уверена в своей правоте: молодежь сейчас хоть и взбалмошная, а все же подчас в здравом смысле ей не откажешь. Как знать, кто из них прав? На следующий день, сидя с Витором за обедом, она пересказывает ему состоявшийся у нее накануне разговор с Зилдой и ее друзьями. «Ты не представляешь себе, сколько потерял, что не пошел со мной». Витор пристально смотрит на нее и молчит. «Спустись на землю, сынок, ты опять витаешь в облаках!» — «Нет, матушка Жожа, я размышляю, меня удивила беседа этих молодых людей с вами». Молчание длится целую минуту, Витору хочется признаться: он уже слышал о том, что девушки-негритянки перестали носить гладкие волосы и что это кажется ему единственно правильным. Он говорит, что у Зилды и ее товарищей полно единомышленников, и не только в Коимбре — там-то их, естественно, хватает. Жожа плохо понимает то, что он говорит. У нее самое смутное представление о его убеждениях. Нья Жожа смотрит на юношу, стараясь понять, как далеко зашло его увлечение новыми идеями, судя по всему, в голове у ее воспитанника полный сумбур. И тут ее осеняет: неспроста Витор перестал смазывать волосы кокосовым маслом и только сушит их после мытья, а на ночь надевает старенькую, плотно обтягивающую голову шапочку. А может, все и образуется? Ведь то, что молодежь ко всему относится критически, — естественно, хотя что ни говорите, а тонкие, прямые волосы ни в какое сравнение не идут с негритянской шапкой волос. Молодежь, возможно, во многом права, просто иногда суждения молодых людей кажутся им, старшим, легкомысленными. Вот и Витор абсолютно согласен со своими сверстниками. «По-моему, они совершенно правы, матушка Жожа, — сказал он недавно, — пора нам отказаться от наследия колониализма. Настало время, земляки!» Эти слова повергли Жожу в смятение, и она испуганно запричитала: «Замолчи, бога ради, ты меня хочешь с ума свести! Ох, видно, парень совсем свихнулся, не иначе как в отца пошел! Ну что с тобой делается, Витор, успокойся, сынок, конец света еще не наступил, день по-прежнему сменяется ночью,