— Ты хочешь получить слишком много, приложив к этому слишком мало усилий.
— Я ведь могу и обидеться, — сказала по этому поводу Лена, поднимая со снега халат.
— Нет ничего более бессмысленного, чем обижаться на воина тентай-де.
Лена молча отошла к другому краю балкона, не спеша надела и застегнула халат, а потом задумчиво сказала:
— Странно. Мне совсем не холодно. Даже ноги ничуть не замерзли.
— Полчаса. А температура, между прочим, двадцать восемь градусов ниже нуля.
— Откуда ты знаешь, что двадцать восемь? — как Лена уже успела заметить, в этой квартире не было уличного термометра.
— Учись быть женщиной тен-тая и не удивляться таким мелочам.
19
— Номер машины, вы, конечно, не заметили?
— Это удивляет меня больше всего. Я должен был запомнить лицо этого типа и должен был запомнить номер машины.
— Но не запомнили.
— Понимаете, вообще-то у меня фотографическая память…
— А вы сколько выпили перед тем, как все это произошло?
— Умеренно. То есть я был в здравом уме и твердой памяти. Дело-то не в этом. До определенной стадии опьянения все чувства обостряются…
— И вы уверены, что не перешли эту грань?
— Уверен. У меня такое впечатление, что у этой машины вообще не было номеров. И сама она выглядела как новая. Знаете, как бывает.
— Знаем. Значит, «шестерка».
— Да. Красная «шестерка».
— Ну, хорошо. Вернемся к мужчине. Вы его не разглядели, но, может быть, хоть что-то запомнили?
— Я не то что не разглядел, я просто не смотрел на него. Не обращал внимания. Я смотрел только на нее. Когда у меня идея и мне требуется натура, я не обращаю внимания больше ни на что. Так что про рост, вес и телосложение ничего не могу сказать.
— А был ли он в таком случае вообще?
— Знаете, если вам неинтересно, то я сейчас уйду и не буду занимать ваше драгоценное время.
— Прошу прощения. Мне интересно. Продолжайте, пожалуйста.
— Когда он чуть не задавил Марину, я отчетливо увидел его лицо через ветровое стекло. Но никак не могу его вспомнить. И это меня угнетает…
Когда за художником Арцеуловым, добровольно пришедшим в милицию с важным сообщением, закрылась дверь, следователь прокуратуры Туманов откинулся на спинку стула и констатировал:
— Вяло текущая белая горячка. Или глюки старого наркомана.
— Он моложе тебя, — заметил Ростовцев задумчиво.
— Какая разница? Это все равно бред. Человек-невидимка в красных «Жигулях» без номеров. Без пол-литры не придумаешь.
— Ну, во-первых, он может преувеличивать свои таланты. Во-вторых, он мог быть пьянее, чем говорит. Что, если он действительно все это видел? Ведь согласись, ситуация, которую он описал, выглядит весьма подозрительно. А кроме того, вспомни главную странность всех четырех жертв. Ни одна не сопротивлялась, не пыталась вырваться, а ни снотворного, ни наркотиков в крови нет.
— Так ведь Кадавр при тебе рассказывал, как это можно сделать.
Кадавром в ГУВД называли судмедэксперта, который утверждал в числе прочего, что самые лучшие люди на свете — это покойники, потому что они не имеют желаний и не совершают грехов. А рассказывал он, что у человека пониже уха есть одна точка, нажав на которую его можно безболезненно вырубить, и не надо никакого снотворного. Правда, на короткое время — но ведь в случае нужды можно повторять эту процедуру до бесконечности.
Кроме того, говорит Кадавр, эта точка на шее — не единственная. На теле человека есть несколько других таких же, только про них мало кто знает. Есть даже такие, поразив которые правильным ударом, человека можно убить.
Говорят, все, что связано с этими точками, во время холодной войны изучалось в сверхсекретных институтах и спецшколах КГБ и ГРУ, но результаты этих исследований, а также разработки, нацеленные на их практическое применение, не открыты для обсуждения до сих пор. И слава Богу, а то при нынешнем интересе к единоборствам могло получиться черт знает что.