«Смиренное кладбище».
Так, вперед, к станку, за компьютер, то есть.
Обозреватель, помешивая ложечкой кофе, с тяжелым вздохом уселся за компьютер и задумался.
Название.
Точно — как же это назвать?
Хорошо бы обыграть название какой–нибудь передачи, которая ассоциируется с именем покойного. «Взгляд», «Поле Чудес», «Тема», «Час Пик».
Первую мысль Обозреватель забраковал сразу же, хотя искус назвать заметку вроде «Его взгляд был честен», «Прощальный взгляд» или «Взгляд через оптический прицел» конечно же, подмывал.
Фантазия у журналистов вообще очень скудна, слаборазвита фантазия (особенно у искалеченных журфаком), и такая идея наверняка пришла в голову не только ему — сколько теперь по всей Москве сидит таких борзописцев, как он, и за ночь строгают?! Десятка три, не меньше, а то и больше… А сколько на радио, на телевидении?
Впрочем, на телевидении, если верить Главному, завтра забастовка.
Тоже самое и со вторым: «Убийство в Поле Чудес», «Киллер — это страшное слово из шести букв»… «Кровь на барабане»… Почему–то некстати вспомнилось: был в семидесятые такой шлягер, какой–то проходимец мелодию из гитарного «Романса» Гомеса списал: «Барабан был плох, барабанщик — бог…»
Пошловато звучит — в смысле названия про барабан, который из «Поля…» Да и не все знают, что такое киллер, особенно в провинции; туда, на её счастье еще не дошли лучшие достижения современной цивилизации.
«Капитал–шоу «Смерть Влада». Одиннадцать букв, угадайте слово.»
Ну, это уже слишком, народ как прочтет — в столицу с дрекольями ринется, редакцию спалит.
Теперь — «Тема», «Час Пик». Еще хуже. Половина борзописцев обязательно напишет, что «Час Пик» стал его звездным часом, а другая половина — что «Тема» его жизни была… Благородной, справедливой, гуманной, что он… Ну, и etc.
Надо что–нибудь такое — просто и со вкусом. Проникновенно–проникновенное.
Допил кофе, выкурил сигарету, вздохнул.
Нет, лучше без названия: таких случаях материал лучше всего пускать без шапки — просто как текстовочка под фотоснимком.
Уселся поудобней за компьютером и понеслось: тук–тук, тук–тук, тук–тук–тук–туктуктуктук…
Главный, прочитав принтерную распечатку, молча сунул её в папку «на ближайший номер» — значит, никаких возражений. Оно–то и понятно–профессионал, три тысячи шестьсот знаков соболезнования не проблема…
— Ну, теперь поговорим о главном.
— Обозрение?
— Да, обозрение. Точней — большая статья, на вторую страницу… Это не обязательно обозрение…
Обозреватель насторожился — точно хищная рыба, выглядывающая из норы, высматривающая проплывающих наверху глупых светлобрюхих плотвичек и ярких, броских красноперок — ну, кого? Пошевелил спинным плавником, отряхнул с хвоста ядовито–зеленую болотную ряску, оскалил мелкие треугольные зубы…
Кого?
Кому там спинной хребет перекусить, чьей кровью водичку окрасить?
Ведь ясно — в этой смерти надо будет кого–нибудь обвинить, а вот кого?
Сейчас узнаем кого…
Хищно взмыл к люстре, сделал крутой вираж, хвостом пошевелил, невзначай задел потолок — вон, какой склиский след на побелке, поднырнул под стол и — на прежнее место. И только пузырьки маленькие рядом, в иле булькают, наверх всплывают…
Ну?..
— Значит, так, — Главный, поднявшись со своего места, подошел к двери, проверил, плотно ли она заперта, уселся вновь, — я тут кое с кем поговорил…
Посмотрев на часы, Обозреватель механически отметил: половина десятого.
И когда это он успел?
— Официальных версий две: из–за рекламы — раз, из–за политики — два.
— А неофициальные? Например — какие–нибудь случайности?
— Не знаю, — Главный поджал рот, похожий на куриную попку — Хотя, если вдуматься, возможны миллион вариантов, миллион версий, и притом — самых неожиданных.
— Насколько мне известно, Листьев со времен «Взгляда» и «Темы» политикой напрямую не занимался. «Час Пик» — не в счет, там ведь без «Подробностей», — очень осторожно предположил Обозреватель, которому теперь, после случившегося, очень не хотелось писать о политической подоплеке убийства, тем более, что свою собственную версию он давно уже выстроил.
— Любой, кто появляется на экране каждый день, так или иначе занимается политикой, — Главный прищурился, закурил и, откинувшись на спинку кресла, продолжил: — Вольно или невольно. Хрюша и Степаша из «Доброй ночи» — тоже… Такой вот парадокс.
Что он такое несет? Может, с директором ФСК перепутал?