Невесомость оказалась... уютной. Словно ты лежишь в мягчайшей кровати или в бассейне. И словно в тоже самое время у тебя появились крылья, и ты летишь над миром, окутанным мягким рассветным сиянием, навстречу выплывающему в небо солнцу. В одиночку она могла бы испугаться — вход сейчас оказался где-то позади, за её спиной, и создавалось полное впечатление что вокруг только космос, но рядом был их проводник и от него исходила аура спокойствия и безопасности. Теперь она отлично понимала пегаску.
Пегаски...
Лира резко запрокинула голову, отворачиваясь от роскошного пейзажа, грива от резкого движения растрепалась и повисла завесой перед глазами, но её беспокойство оказалось напрасным — оказавшись в какой-то степени наедине, обе крылатые вели себя на удивление спокойно.
Это было даже немножко забавно — смотреть на стоящих вверх ногами и "над" ней пегасок. Вот только голова от этого начинала немножко кружиться и потому она отвела взгляд.
— Они не... — прошептала она.
— Не. — так же негромко откликнулся Шад. — Можешь поверить моему опыту, они могли сцепиться сегодня утром, но если этого не случилось — перепалка не в счёт — то, скорее всего, и не случится.
— А ваш опыт, мистер Шад...
— Просто Шад. Скажем так... — вздохнул тот. — ...я вряд ли увижу что-то новое. Хотя да, ломали её на редкость старательно.
— Да. — кивнула Лира. — Скуталу...
— Я про синенькую. — покачал головой Шад — Пошли обратно?
— Ещё немножко... пожалуйста. — голос Лиры предательски дрогнул.
— Не вопрос. — Шад спокойно вытянулся рядом с ней, расслабясь и вроде бы даже прикрыв глаза. Впрочем, исходившая от него аура спокойствия от этого никуда не делась. — Только не забудь что есть ещё желающие.
Желающие, впрочем, не пытались их торопить. Обе пегаски и мышки, задрав головы, рассматривали ставших видимыми во вновь наступившем орбитальном "дне" станцию и пристыкованный к ней корабль по соседству. Они уже видели их — на экране, но сейчас можно было рассмотреть своими глазами и не торопясь.
Станция нависала над головой. Направо и налево уходили ряды плоских прямоугольных плит обшивки, соединённых между собой под небольшим углом. Через десяток плит уже был явственно заметен изгиб гранёного бока станции, ещё через пяток плиты уже скрывались за линией искусственного горизонта. Плиты были матово-зеркальными но этого было достаточно, чтобы на солнце они щедро отбрасывали блики. Там и сям ровную поверхность плит нарушали надстройки, створки люков, какие-то торчащие конструкции, и это тоже сверкало на солнце, отбрасывало тени и время от времени мигало огнями.
От закругляющегося бока станции отходили решётчатые фермы с прозрачными трубами внутри. Одна из видимых ферм была пуста, вторая тянулась к ним и скрывалась где-то за лобовой плитой, из которой выступала эта галерея. На конце третьей висел корабль. Непривычно-резкие тени, необычный свет солнца и отсутствие воздуха искажали восприятие, но потом она вспомнила объяснения, зацепилась взглядом за зеркальную трубу в носу корабля и смогла представить размеры.
Корабль был не так уж велик — чуть меньше ста метров в длину, и где-то двадцать в высоту, угловатый, матово отблёскивающий в лучах солнца плоскими серыми плитами брони. Снизу из прямоугольника корпуса, как вдавленный в брусок глины карандаш, выпирал протянувшийся почти до самой кормы и изрядно выступающий с носа шестигранник — главное орудие, про которое им говорили. Выше корпус раздавался в стороны, однако на носу, выше вытянувшейся вниз и чуть в сторону, словно рыбий плавник, плоскости, он вдавливался внутрь, образуя нишу, в которой устроились друг за другом два брата-близнеца того катера, который привёз их на корабль. Чёрные короба, поджавшие посадочные опоры, мирно дремали в объятиях стыковочных захватов. Над нишей, выдавшись вперёд, блестела зеркальная труба галереи, выступающая из наклонного лобового листа. Дальше корпус поднимался горбом, в который упиралась идущая от станции ферма. За горбом цвет и вид корпуса был слегка другим — та самая четвёртая сменная палуба-склад, вспомнила она пояснения провожатого. На корме прямоугольный корпус переходил в усечённый гранёный конус, из граней которого выпирали угловатые короба, а между ними, словно оперение стрелы, топорщились какие-то светло-серые плоскости. На борту большими белыми буквами было выведено название. Алфавит оказался незнакомым.
В корабле не было ничего похожего на зализанный, мягкий дизайн транспорта Гигаполисов. Строгая функциональность, прямые линии, простые обводы, но всё же в нём ощущалась какая-то внутренняя гармоничность.