– Ты права.
Каппи посмотрела на нее проницательным взглядом. Стек была в шаге от того, чтобы стать жрицей, в свое время ее выбрала Лита за ум и доброту – такое вряд ли можно забыть. Я поймал взгляд Рашида – он смотрел на Стек, нежно улыбаясь, так, как это свойственно мужчинам. Мне вдруг пришло в голову, что, возможно, он рад тому, что нашелся повод одеть ее в женскую одежду.
– Хочешь взять это на себя? – спросил лорд. – Вместе с Каппи?
Стек несколько мгновений колебалась, затем покачала головой.
– Матери лучше увидеть знакомые лица.
– Я приведу Литу, – сказала Каппи.
Она слегка улыбнулась Стек, но та лишь кивнула ей в ответ. Я понял, что для Стек было слишком тяжело отказаться от шанса исполнить обязанность жрицы.
«Моя мать грустит, – подумал я. – Она всегда грустила». Я вспомнил рассказ Зефрама о том, как он побывал у нее во время Затишья Госпожи Метели. Из всех домов в поселке ее дом оказался последним, чей порог хоть кто-то переступил.
Каппи отправилась за Литой, чтобы затем вместе с ней нанести визит матери Боннаккута, Кенне. Мне же пришлось сопровождать Рашида к Хакуру, а Стек осталась возле тела. Я ожидал возражений с ее стороны, но она промолчала. Вид у нее был подавленный, возможно, она думала о своем упущенном шансе стать утешительницей для женщин поселка – а может быть, о чем-то совсем другом. Я не умел читать мысли моей матери.
Минуту спустя, шагая вместе с Рашидом по дорожке в сторону поселка, я вдруг сообразил, что Стек, возможно, даже рада остаться наедине с мертвецом – если она имела какое-то отношение к убийству, это был прекрасный шанс уничтожить все возможные следы своего участия в нем.
– Ты знаешь, что она моя мать? – спросил я Лорда-Мудреца.
– Кто?
– Стек, Мария – ну… как бы ты ее ни называл. Она моя мать.
– Ты шутишь!
– Она из Тобер-Коува. Так что она в любом случае чья-то мать.
Рашид остановился.
– Никогда об этом не думал. Что, у вас у всех есть дети?
– Да.
– И никаких исключений?
– У некоторых девушек случаются проблемы со здоровьем. Но к Стек это не относится.
– И ты ее… – Он не договорил. – И именно поэтому она хотела убить тебя прошлой ночью?
– Именно поэтому она отправилась на болото, чтобы меня найти, – Стек знала, что в этот год и в этот день я должен быть там. А все остальное произошло случайно.
– Потому что ты первым попытался ее убить.
Я пожал плечами.
– Это Каппи все приняла чересчур близко к сердцу.
– Для столь маленького поселка, – заметил Рашид, – Тобер-Коув выглядит что-то уж чересчур кровожадным.
– У нас все прекрасно, когда Стек нет поблизости.
– Не говори дурно о своей матери. – Он помолчал. – Она действительно твоя мать?
– Разве Стек тебе не сказала?
Лучезарный не ответил. Впрочем, ответа и не требовалось. Я никогда не встречал столь важных персон, как Рашид, но слышал множество рассказов – как официальных, в школе, так и историй, которые обычно рассказывают на закате у костра. Считалось, что у бозелей нет тайн от их хозяев. Можно было сказать, что между ними простиралось полное доверия озеро, в которое никто из них тайком не мочился – иначе в нем погибла бы вся рыба. Да-а, Каппи как-то сказала, что мне лучше избегать метафор…
– У Стек были тайные причины для того, чтобы убедить тебя прийти к нам.
– Чтобы увидеть, как ее ребенок выбирает свое Предназначение, – помолчав, ответил Рашид. – Это не преступление, Фуллин. Ведь это крайне важный день в твоей жизни, не так ли?
– Самый важный.
– Какой же она была бы матерью, если бы не захотела тебя увидеть? Вполне понятно… и вполне естественно. – Голос его звучал все громче и решительнее. – Это лишь показывает Стек с самой лучшей стороны.
– Ты пытаешься ее оправдать, – сказал я. – Она твоя любовница?
Откашлявшись, лорд произнес:
– Там, откуда я родом, мальчики не задают таких вопросов о своих матерях.
– А там, откуда родом я, – задают. Ты любишь ее?
– Послушай, – начал он. – Как ты к ней относишься? Только что кричал: «Убейте нейт!», а мгновение спустя думаешь и говоришь о ней вполне лояльно.
– Иногда она мне просто отвратительна, а иногда вдруг начинает казаться нормальным человеком…
– В этом вся Стек, – согласился Лучезарный.
Он пошел дальше, и пластиковые подошвы его сапог издавали тихие щелчки, когда он наступал на торчавшие из земли камни.
Я двинулся следом за ним.
– Мой отец до сих пор ее любит, – сказал я. – По крайней мере мне так кажется. Или, возможно, ему просто больно оттого, что она осталась одна.
– Иногда подобная боль мало чем отличается от любви, – пробормотал Лорд-Мудрец.
На улицах поселка начали появляться дети и их родители. Время завтрака прошло, и всем хотелось немного развлечься до появления богов. Наиболее популярным развлечением была игра в мяч – мячи были либо настоящие, резиновые, купленные на Юге, или самодельные, набитые сухим горохом. Матери бросали их прямо в руки детям, отцы же заставляли своих отпрысков немного побегать. Родители смотрели на детей блестящими от слез глазами, стараясь запомнить своих мальчиков и девочек, прежде чем те станут другими.
Я уже упоминал о том, как неловко чувствовала себя моя женская половинка прошлой ночью в мужском теле. То же самое происходило каждый год в день солнцеворота, но в детском возрасте сбивало с толку куда больше. Руки то укорачивались, то становились длиннее, глаза оказывались на другой высоте от земли, а ступни – не на том расстоянии, к которому ты успел привыкнуть. По мере взросления становилось еще хуже: появлялась или исчезала грудь, по-другому распределялся вес тела, менялась сила и выносливость мышц – впрочем, мужская половинка далеко не всегда обладала физическим преимуществом. Я-женщина начала быстро расти в тринадцать лет, а я-мужчина не мог ее догнать до шестнадцати. В течение этих лет две мои половинки различались ростом почти на голову, из-за чего в течение нескольких недель после каждого превращения я чувствовал себя весьма неуклюже. Родителям же подобная неуклюжесть нравилась и даже казалась забавной, и именно поэтому они считали для себя правилом проверять координацию детей непосредственно перед переменой. Те же самые игры возобновлялись после того, как дети возвращались домой.
Столь же тщательно после каждой перемены исследовали себя и сами дети. Невозможно было удержаться от того, чтобы то и дело не разглядывать себя. Прошел целый год, в течение которого ты находился в другом теле, и даже если нынешнее тело все это время просто спало в Гнездовье, оно тем не менее росло и менялось, пока твои глаза и мозг жили своей жизнью.
Ты разглядываешь свои руки – оказывается, все родинки и веснушки, к которым ты привык, сменились другими, теми, которые ты смутно помнил по прошлому году, но теперь они стали темнее или больше, во всяком случае, более заметны, и ты думаешь о том, как другие ребята будут таращиться на эти странные пятна на твоей коже.
О да, кожа… особенно когда ты становишься подростком. Ты постоянно дотрагиваешься до нее – до той самой кожи, о которой страстно мечтал всего несколько дней назад. Не знаю, почему на меня производила такое впечатление именно кожа – да, конечно, имелись и другие, откровенно сексуальные части тела, и многие подростки (включая и меня) неделю (или больше) после перемены пола ежедневно пытались в одиночку добиться оргазма. Однако меня больше всего возбуждала именно новая кожа.
Будучи мужчиной в мужском теле, я порой вспоминал о том, как моя женская половинка мечтала дотронуться до мальчишеской груди или ягодиц, ощутить упругие мышцы под кожей, ее тепло… А будучи женщиной в женском теле, я помнил о том желании, которое возникало у моей мужской сущности при виде всего лишь обнаженного плеча…
Ты просто ощущаешь себя сексуальным, вот и все. Ты разглядываешь свою кожу, свои ноги, свое тело – и понимаешь, что ты очень сексуален. Ты чувствуешь, какая страсть вспыхивает в представителях противоположного пола, стоит им только тебя увидеть. И в течение нескольких недель, пока вдруг не обнаружишь, что подобная страсть вспыхнула в тебе самом, ты кажешься желанным для всех и каждого.