– Тебе нужно от него избавиться.
– Я знаю. Сегодня ночью я выброшу его в озеро.
– А если кто-то тебя увидит? Что, если Рашид узнает о ваших прежних отношениях с Дорр и придет обыскать дом?
– Как он может узнать?
– Хакур знает, что вы с Дорр были любовниками, – сказал я. – Значит, об этом известно и Лите. Может быть, и кому-то еще. Если Лучезарный пройдется по поселку во время сегодняшнего праздника, начнет расспрашивать народ…
– Так что мне в таком случае делать?
– Дай мне пистолет. Я от него избавлюсь.
Он посмотрел на меня покрасневшими глазами.
– Ты ведь не оставишь его себе, правда, Фуллин?
– Нет, – ответил я, – и я не собираюсь ни в кого стрелять, если это тебя беспокоит. Просто дай пистолет.
С трудом выбравшись из кресла, он зашаркал по направлению к погребу. Убедившись, что Зефрам вполне держится на ногах, я поспешил в свою комнату в задней части дома. Там на кровати лежала моя Куриная шкатулка.
Я уже упоминал о том, что все, кто отправляется в Гнездовье, берут с собой куриную лапку, символизирующую Руку Патриарха. В последние годы, по мере того как поселок поддавался влиянию «материализма», среди родителей возникла мода дарить детям выкрашенные золотой краской шкатулки, напоминающие ту, где лежала подлинная Рука. Родители также заполняли шкатулку подарками, которых порой было так много, что куриной лапки среди них почти не было заметно. Считалось, что подарки отправляются в Гнездовье, чтобы их «благословили» боги, но на самом деле их просто выставляли напоказ, демонстрируя соседям свое богатство.
Моя шкатулка была набита безделушками, видимо, купленными на Юге. Я даже не смотрел на них, высыпая все на кровать и радуясь лишь тому, что сюда вполне поместится «беретта».
Когда Зефрам вернулся из погреба, я уже принес шкатулку и поставил ее на кухонный стол.
– Ты собираешься взять пистолет с собой в Гнездовье? – спросил он.
Я кивнул.
– Это мой дар.
По традиции каждый что-то оставлял в Гнездовье в дар богам. Обычно это был символ той половины личности, с которой ты расставался навсегда. Если ты выбирал женское Предназначение, то мог оставить свое копье, чтобы показать, что больше не будешь жить по мужским обычаям, или, если ты собирался стать мужчиной, то мог подарить несколько капель крови от последних месячных.
– Не знаю, что будет означать, если я подарю богам пистолет, но там он будет в большей безопасности, чем где-либо еще.
– И ты уверен, что никто не заглянет в шкатулку до того, как ты окажешься в Гнездовье?
– Людям, конечно, будет интересно, какие подарки ты мне купил, – ответил я, – но что-либо им показывать я не обязан.
– Что ж, в таком случае… – Он протянул мне пистолет обеими руками, словно тот был столь же тяжелым и драгоценным, как золото. Прошлой ночью я видел его лишь в звездном свете, сейчас же, когда лучи солнца падали прямо в окна кухни, оружие ярко блестело. Несколько мгновений мы молча смотрели на него, затем Зефрам вздохнул. – Я поставил его на предохранитель, так что случайно он не сработает. И проверь предохранитель еще раз, прежде чем вынешь пистолет из шкатулки. Показать тебе, как это делается?
– Я знаю про предохранитель, – ответил я. – Стек прошлой ночью объясняла Боннаккуту, и я тоже смотрел и слушал. Но откуда ты знаешь про пистолеты?
– Один мой друг-торговец был коллекционером. У него была почти сотня экземпляров огнестрельного оружия Древних, разных типов, но лишь два из них сохранились достаточно хорошо для того, чтобы из них можно было стрелять. Чего бы он только не отдал за пистолет вроде этого… – Отец покачал головой. – Но сейчас его, скорее всего, уже нет в живых. Прошло двадцать лет. Двадцать лет с тех пор, как я последний раз видел кого-то из своих знакомых с Юга.
Передо мной был смертельно уставший старик, жизнь в Тобер-Коуве наложила на него свой отпечаток. Казалось, будто в первую свою зиму в поселке он попал в снежную ловушку и с тех пор навсегда примерз к этому месту.
– Рашид и Стек уйдут через день-два. – Я сочувственно смотрел на него. – Может быть, хочешь отправиться на Юг вместе с ними?
– Стек сказала мне, что теперь она с… лордом.
– Ну и что! Зато тебе не придется опасаться бандитов, путешествуя с Лучезарным, и, возможно, ты просто сможешь немного отдохнуть.
– Я тебя знаю, Фуллин, – слабо улыбнулся он. – Ты просто хочешь побыть один в моем доме.
Я улыбнулся в ответ.
– Именно так. Не говоря уже о том, что ты заслужил отдых после того, как терпел мое общество в течение двадцати лет.
– Ну что ж. – Он окинул невидящим взглядом кухню. – Ну что ж… Если я решу отправиться на Юг, мне не нужны сопровождающие. Погружу вещи в фургон, запрягу лошадей – и тронусь в путь. Выберу только солнечный день, когда небо ясное, и к ночи буду уже далеко. – Он глубоко вздохнул. – Лучше всего – в день большого летнего праздника, когда фермеры не работают на полях, так что никто не увидит меня на дороге. Просто уеду, без лишних прощаний.
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Конечно, – кивнул я. – Самое лучшее. Без лишних прощаний.
Мы немного посидели молча, затем отец осторожно поместил «беретту» в шкатулку на полотенце, чтобы оружие не скользило. Зефрам взял со стола куриную лапку, собираясь тоже положить ее в шкатулку, но я его остановил.
– Это тебе, – сказал я. – Подарок от меня в День Предназначения.
– Разве ты не должен взять ее с собой в Гнездовье?
– Никто этого не проверяет, – сказал я, – и боги меня поймут.
– Что ж, подарок в День Предназначения… – повторил он. – Ты хочешь, чтобы у меня был символ Патриарха?
– Это единственное, что могу подарить я. Все остальное купил для меня ты.
Зефрам улыбнулся.
– Куриную лапку я тоже купил.
Однако все же взял ее и молча погладил меня по плечу.
Глава 19
ПАРА БЛОХ ДЛЯ ГОСПОЖИ ЧАЙКИ
Никто из собравшихся на площади толком не знал, как себя вести.
Теперь под Маленьким дубом стояли уже две черные бочки, и на досках лежали два тела – Дорр и Боннаккута, рядом друг с другом, но валетом – отчасти ради приличия, а отчасти потому, что таким образом они лучше помещались на узком помосте. Возле одной бочки молча стояли Хакур и Лита, возле другой – Кенна и Ивис. Почти никто не подумал о том, чтобы принести с собой из дома две кружки, и людям приходилось решать, за кого из мертвецов пить сейчас, а потом вернуться и выпить за другого.
С другой стороны, сегодня был День Предназначения, к которому готовились в течение нескольких месяцев. На каждой кухне ждала своего часа еда, приготовленная для сегодняшнего празднества, – жареная свинина, уха, пирог с начинкой из черники… Детей нарядили в новые костюмчики, сшитые специально для этого дня, либо в старую одежду, но украшенную вышивкой и орнаментами, сделанными в последние несколько недель. Накануне меня не раз спрашивали: «Фуллин, ты же сыграешь нам, прежде чем уйдешь? Хорошую танцевальную мелодию, ладно?» И я согласился, поскольку даже представить себе не мог, что Боннаккут будет убит, а Дорр покончит с собой.
Тобер-Коув хотел петь и танцевать. Идя через площадь со скрипичным футляром в одной руке и Куриной шкатулкой в другой, я чувствовал тоскливые взгляды, направленные на мою скрипку. Из толпы раздался детский голос: «Мам, а он будет играть?» Взрослые зашикали на ребенка – ни о каком веселье сейчас не могло быть и речи.
И все же…
Людям тяжело было сдерживаться. Самые юные с восторгом предвкушали, как они вскоре полетят над Мать-Озером, а потом обретут новое тело, начнут новую жизнь. Проходя мимо двоих мальчишек-подростков, я услышал, как один прошептал другому: «Я просто знаю, что у меня будет грудь. Она уже начала появляться в прошлом году. А теперь у меня будут большие сиськи, просто отличные, и я пойду в лес и буду теребить их часами!»
Как это знакомо! Я помню, в какое замешательство привел Зефрама, когда был пятнадцатилетней девочкой, которой предстояло стать мальчиком. «Первое, что я собираюсь сделать, – заявила я за завтраком в День Предназначения, – это научиться, как не кончать за две секунды. Как думаешь, мальчикам стоит этому учиться? Я уверена, что это совсем не сложно».