Он расседлал кобылу и, отпустив слугу, сам протер ее. Аплегатт был королевским гонцом, а королевские гонцы никому не позволяют прикасаться к своим лошадям. Съел внушительную порцию яичницы с колбасой и четвертушку пеклеванного хлеба, запил квартой пива. Послушал сплетни. Самые разные. В корчме останавливались путешественники со всех сторон света.
В Доль Ангре снова заварушка, снова отряд лирийской кавалерии столкнулся на границе с нильфгаардским разъездом. Мэва, королева Лирии, опять на весь мир обвинила Нильфгаард в провокациях и попросила помощи у короля Демавенда из Аэдирна. В Третогоре свершилась публичная экзекуция реданского барона, который тайно сносился с эмиссарами нильфгаардского императора Эмгыра. В Каэдвене объединившиеся в большую группу подразделения скоя’таэлей учинили резню в форте Лейда. В ответ население Ард Каррайга устроило погром, истребив почти четыре сотни живших в столице нелюдей.
В Темерии, рассказали едущие с юга купцы, среди цинтрийских эмигрантов, собранных под штандарты маршала Виссегерда, царит печаль и траур, ибо подтвердилось страшное сообщение о смерти Львенка, княжны Цириллы, последней из рода королевы Калантэ, Львицы из Цинтры.
Было поведано еще несколько страшных и зловещих историй. Например, что в некоторых местностях коровы вдруг стали давать кровь, а не молоко, а на рассвете люди видели в тумане Деву Мора, предвестницу жуткой гибели. В Бругге, в районах леса Брокилон, заповедного королевства лесных дриад, объявился Дикий Гон, галопирующее по небесам скопище ведьм, а Дикий Гон, каждому ведомо, всегда предвещает войну. С полуострова Бремервоорд заметили призрачный корабль, а на его борту — привидение, черного рыцаря в шлеме с крыльями хищной птицы…
Дальше гонец прислушиваться не стал, он был сильно утомлен. Отправился в общую ночлежную комнату, колодой повалился на подстилку и уснул.
Поднялся на заре. Выйдя во двор, немного удивился — оказалось, что он не первым собрался в путь, а такое случалось не часто. У колодца стоял оседланный гнедой жеребец, рядом в корыте мыла руки женщина в мужской одежде. Услышав шаги Аплегатта, она обернулась, мокрыми руками собрала и отбросила на спину буйные черные волосы. Гонец поклонился. Женщина слегка кивнула.
Входя в конюшню, он чуть не столкнулся со второй ранней пташкой — молоденькой девушкой в бархатном берете, выводившей в этот момент серую в яблоках кобылу. Девушка потирала лицо и зевала, прижавшись к боку лошади.
— Ой-ёй, — буркнула она, проходя мимо гонца. — Точно, усну в седле… Усну… Аауауа…
— Холод разбудит, когда кобылку разгонишь, — вежливо сказал Аплегатт, стаскивая с балки седло. — Счастливого пути, мазелька…
Девушка повернулась и глянула на него так, словно только сейчас увидела. Глаза у нее были огромные и зеленые, как изумруды. Аплегатт накинул на лошадь чепрак.
— Счастливого пути, говорю. — Обычно он не был словоохотлив или разговорчив, но сейчас чувствовал потребность поболтать с ближним, даже если этим ближним была самая что ни на есть обычная заспанная девчонка. Может, виной тому — долгие дни одиночества на дороге, а может, то, что девчонка немного походила на его среднюю дочку.
— Храни вас боги, — добавил он, — от несчастий и дурных приключений. Вы же вдвоем, да к тому же женщины… А времена теперь недобрые. Кругом опасности поджидают на большаках…
— Опасности… — вдруг проговорила девочка странным, измененным голосом. — Опасность — тихая. Не услышишь, как налетит на серых перьях. Я видела сон. Песок… Песок был горячий от солнца…
— Что? — замер Аплегатт, прижимая к животу седло. — О чем ты, мазелька? Какой песок?
Девочка сильно вздрогнула, протерла лицо. Серая в яблоках кобыла тряхнула головой.
— Цири! — крикнула черноволосая женщина со двора, поправляя подпругу и вьюки. — Поспеши!
Девочка зевнула, глянула на Аплегатта, буркнула что-то невнятное. Казалось, она удивлена его присутствием в конюшне. Гонец молчал.
— Цири, — повторила женщина. — Заснула?
— Иду, иду, госпожа Йеннифэр!
Когда Аплегатт оседлал коня и вывел во двор, женщины и девочки там уже не было. Протяжно и хрипло пропел петух, разлаялась собака, в деревьях откликнулась кукушка. Гонец вскочил в седло. Неожиданно вспомнил зеленые глаза заспанной девочки, ее странные слова. Тихая опасность? Серые перья? Горячий песок? Не иначе как не в своем уме девка, подумал он. Множество таких сейчас встречается — спятивших девчонок, обиженных в военные дни мародерами или другими бродягами. Да, не иначе тронутая. А может, просто как следует не проснувшаяся, еще толком не пришедшая в себя? Диву даешься, какие бредни порой люди плетут на рассвете, между сном и явью…
Он снова вздрогнул, а между лопатками почувствовал боль. Помассировал плечи пятерней.
Оказавшись на мариборском тракте, он всадил коню пятки в бока и послал в галоп.
Время торопило.
В Мариборе гонец отдыхал недолго — не кончился день, а ветер уже снова свистел у него в ушах. Новый конь, чубарый жеребец из мариборских конюшен, шел ходко, вытягивая шею и метя хвостом. Мелькали придорожные вербы. Грудь Аплегатта прикрывала сума с дипломатической почтой. Зад вопиял.
— Хоть бы ты себе шею свернул, летун проклятый! — рявкнул ему вслед возница, натягивая вожжи пары, напуганной промчавшимся чубарым. — Ишь прет, будто ему смерть пятки лижет! Ну-ну, при, дурень, все едино — от костлявой не сбежишь!
Аплегатт протер слезящиеся от ветра глаза.
Вчера он передал королю Фольтесту письмо, а потом проговорил тайное послание короля Демавенда:
«Демавенд — Фольтесту. В Доль Ангре все готово. Ряженые ждут приказа. Намечен срок: вторая июльская ночь после новолуния. Люди должны высадиться на том берегу спустя два дня.»
Над большаком, громко каркая, летели вороны. Они летели на восток, в сторону Махакама и Доль Ангры, в сторону Венгерберга. Гонец мысленно повторил слова секретного послания, которое через него король Темерии слал королю Аэдирна:
«Фольтест — Демавенду. Первое: акцию задержать. Мудрилы собрались на острове Танедд, хотят встретиться и что-то обсудить. Их Сбор может многое изменить. Второе: поиски Львенка можно прекратить. Подтвердилось: Львенок мертв.»
Аплегатт ткнул чубарого пятками. Время торопило.
Узкая лесная дорога была забита телегами. Аплегатт придержал коня, спокойно потрусил к последнему в длинной веренице возу. Сразу же сообразил, что через затор не пробиться. О том, чтобы повернуть назад, не было и речи: слишком большая потеря времени. Лезть в болотистую чащобу, чтобы обойти затор, тоже не очень улыбалось, тем более что дело шло к ночи.
— Что случилось? — спросил он возниц с последней телеги обоза, двух старичков, из которых один, похоже, дремал, а второй — был мертв. — «Белки» напали? Отвечайте! Я спешу!
Не успел старикан ответить, как со стороны невидимой в лесу головы колонны послышались крики. Возницы спешно запрыгивали на телеги, хлестали лошадей и волов, сопровождая удары малоизысканными проклятиями. Колонна тяжело стронулась с места. Дремавший старичок очнулся, тряхнул бородой, чмокнул мулам и хлестнул их вожжами по крупам. Старик, казавшийся мертвым, воскрес, сдвинул на затылок соломенную шляпу и глянул на Аплегатта.
— Гляньте-ка. Он спешит. Эй, сынок, те посчастливилося. В сам час прискакал.
— И то верно, — пошевелил бородой второй старик и подстегнул мулов. — В сам час. Ежели б в полудень заехал, стоял бы с нами, ждал вольного проезду. Все мы спешим, а торчать пришлося. А как проедешь, коли тракт запёрт?
— Тракт был закрыт? Это почему же?
— Свирепый людоедец объявился, сынок. На лыцаря напал, что сам-друг со слугой ехал. Лыцарю-то вроде как чуд энтот башку вместях со шлемом оторвал, коняке кишки выпустил. Слуга успел драпануть, кричал, мол, ужасть тама одна, мол, тракт аж красным стал от кровишши.