— Пойду пройдусь, — ни к кому не обращаясь, сказал он и ушел, не дожидаясь ответа.
Ему казалось, Наташа могла сколько угодно слушать Жанну — так звали высокую хищную даму, ненавистную подругу. Однако Наташе говорить с ней было ничуть не веселее, чем Андрею, но оборвать Жанну она не решалась. Жанна была не из тех людей, кто допускает, чтобы их оборвали без риска вызвать вселенскую катастрофу. Из любых четырех, пяти или сколько угодно пуговиц ее кофточек застегнута бывала только одна, в середине. Любой наблюдатель мог невозбранно знакомиться с впечатляющей топографией мягкого живота и величественной груди этой поразительно информированной женщины.
— Безумно интересно. Безумно! Вот вы, Наташенька, знаете что-нибудь безумно интересное? Ну хоть что-нибудь? — Она повела могучими плечами, и Наташе показалось, что последняя пуговица сейчас отлетит от пестрой ситцевой блузки. — Расскажите! Расскажите хоть что-нибудь, — наступала собеседница.
— Сегодня Андрюша говорил об испытании первой атомной бомбы, — робко начала Наташа.
— Ну что вы, Наташенька! Голубчик! Разве это интересно? Помилуй бог! Бомба какая-то там. Пу что нам с вами до этого? Подумайте! Одно дело поговорить об экстрасенсах, а другое дело — бомбы. По-моему, все это было так давно, что даже и неправда. Кто ее видел, эту бомбу? Лучше я вам расскажу: через стол от вас сидит Александр Сергеевич— между прочим, большой начальник, — никто не мог его вылечить, врачи сбились с ног. Возможности у него ого-го какие!.. — Она забыла, о чем хотела сказать, и окончила неожиданно: — Но дерут, я вам скажу, безбожно. Безбожно! Один сеанс — четвертной. Методы совершенно духовные, а плата вполне материальная.
Наташе стало скверно от слов «дерут безбожно», а может, оттого, что Андрей ушел взбешенный. Конечно, отдыхать хорошо. Хорошо ни о чем не думать. Хорошо, когда рядом с тобой близкий человек. Но, когда так неправдоподобно хорошо, становится страшно, страшно хотя бы за сына полковника Макбрайда. Почему-то страшно за маленького мальчика, который пил воду из ручья, текущего неподалеку от места X в штате Нью-Мексико.
Наверное, выражение лица у Наташи было странным, потому что Жанна умолкла и скоро распрощалась.
Лихов, конечно, нигде не прогуливался, а лежал мрачный на песке. На ноги лениво накатывали волны. Наташа тихо опустилась рядом.
РАССКАЗ О СТРАННОМ СОБЫТИИ, ПРИКЛЮЧИВШЕМСЯ 10 ИЮЛЯ 1980 ГОДА
Вокруг вода, она поднимается все выше и выше, только что она миновала кадык, он чувствует, как увлажняется подбородок, вода поднимается, она лижет место на подбородке, где у него не растут волосы — испанский пятачок, — устремляется к нижней губе, первые капли проникают в рот, у воды запах затхлости и гниения, он стискивает челюсти.
Тихо. Вода заливает нос, заползает в ноздри, он хочет вдохнуть и боится разжать зубы, он чувствует воду на глазах, она проникает в носоглотку, он открывает рот, чтобы крикнуть, — вода устремляется в горло. Неужели так и не удастся сделать вдох? Хотя бы один, последний? Оттого, что челюсти были долго сжаты, на шее рождается судорога и, ветвясь, бежит вверх вслед за водой, левая щека каменеет…
Воды нет и не было; ему казалось: его сковал ужас, он боится опустить руку с кровати. Он выдумал воду, наоборот,
во рту сухо. Как сожженная ветка, тяжело ворочается язык. Ужас! Его охватил ужас. Впервые в жизни. Неужто они расправятся с пим? Здесь, в его доме? Он ждет их с девяти вечера, каждую минуту, каждую секунду. Сколько их прошло, таких секунд? Сейчас половина третьего ночи.
Он нащупывает винтовку, которая лежит рядом на кровати. Слышит, как ходят псы по участку, их мощные лапы с треском ломают безжизненные стебли. Слышит какое-то необычное тарахтение, ухающее и беспорядочное. Не может быть? Оказывается, может: его сердце колотится как сумасшедшее. «Зачем? Зачем? Не надо, слышишь, пе надо. Остановись, не выпрыгивай из груди. Они не могут проникнуть в мой дом, никак не могут1').
На небольшом столике черного дерева тускло светятся электронные часы. Без десяти три. Разгар ночи. Кто-то ходит под окном? Совершенно отчетливо слышны шаги, неторопливые и тяжелые. Остановился! И снова тишина.
Не было никаких шагов, как и воды минуту назад Страх играет лежащим на кровати: он то сдавливает горло, то отпускает, то заползает в живот, то мгновенно прыгает в сердце, замирает на секунду — и вот уже притаился под сводом черепа и снова вниз, в сердце, в живот… Страх прыгает по коже и под ней, омерзительный, липкий.