Полковник смотрел на блюдо с ананасом, которое стояло па низком столике, так что от двери его не было видно. Все трое помолчали,
Байдену казалось, что оп влип в какую-то скверную историю, но выбирать не приходилось. Штатский был мужиком довольно приятным, с мягкими манерами и ласковыми глазами. Байден знал, что от таких добряков можно ждать самого худшего. Военный опыт подсказывал:/ ловчить на войне глупо. Никогда не знаешь, где тебя подстерегает окончательный вариант. Это были не его слова. Так говорил прибывший вместе с ним пилот, капитан Гурвиц. «Главное, старина, — говорил он, — избежать окончательного варианта, остальное приложится. Кто живет, тот до всего доживает».
Сентенция, правда, оставляла неясным, до чего доживает тот, кто живет, — до чего-то хорошего или до чего-то плохого. Но в такие тонкости Байдену лезть не хотелось: главное — жить. Когда живешь, обязательно что-нибудь придумаешь. Иногда хуже, иногда лучше, но хоть что-то. В школе Байден был учеником не из лучших. Из всей латыни он запомнил лишь одно изречение: «Даже боги не могут сделать бывшее не бывшим». Он любил эти слова. На войне они приобрели для него свой, особый смысл. «Если со мной что-нибудь случится, помочь уже никто не сможет. Даже боги не смогут сделать бывшего Байдена настоящим».
— Позовите следующего, — услышал Байден. Он повернулся на каблуках и вышел, так и не поняв, сделал ли он шаг на пути к тому, чтобы настоящий Байден стал бывшим, или нет.
В комнату вошел очень маленький человечек с хитрыми живыми глазами и до смешного короткими ножками. Полковнику окружающие были давно не интересны, все окружающие, и он даже не поднял головы. Штатский вздрогнул и еле сдержал усмешку при виде такого нелепого создания. Молодой человек был худеньким, раннюю лысину обрамляли короткие жесткие волосы, лицо и руки покрывали крупные блеклые веснушки.
Штатский был из тех, кого называют баловнями судьбы — подтянутый, породистый, обаятельный, — и при виде
уродливых коротышек всегда думал: «Боже! Как бы сложилась моя судьба, если бы я родился таким? Наверное, бедняга нещадно страдает». Холеные красавцы часто допускают ошибку, потому что те, кого они хотят пожалеть, вовсе не страдают: их поддерживают, как компенсация за прочие недостатки, уверенность в собственных силах и ощущение титанической внутренней энергии, обладанпе которой все — любовь ближних, поклонение друзей, страх врагов.
— Капитан Гурвиц, — отрубил коротышка, и штатскому послышался в этих словах вызов, хотя каменное лицо капитана было, скорее, бесстрастно.
— Капитан Гурвиц один из лучших наших пилотов. — Полковник не отрывал головы от раскрытого дела. — Более шестидесяти прыжков, из них восемь в боевой обстановке. Боевых вылетов двести сорок. Неоднократно награжден, в том числе и Пурпурным сердцем. Прекрасно знает театр боевых действий. Во всяком случае, наш театр. — Полковник оглянулся на крупномасштабную карту северо-западной части Тихого океана.
— У меня нет вопросов к капитану, — щелкнул пальцами штатский.
— Жаль, — совершенно отчетливо произнес Гурвиц.
— Не понял? — агрессивно вопросил штатский.
— Я горел искренним желанием ответить на ваши вопросы, — спокойно пояснил нелепый молодой человек.
— Да ну? — Штатский оторопел, потом собрался и, приняв предложенную игру, добавил: — Вы — шутник!
Полковник вознегодовал: «Идиот! По фигурам высшего пилотажа соскучился! И плевать, что кабинет полковника и небо на высоте двадцать тысяч футов не одно и то же?» Он уже приготовился выпалить про фигуры пилотажа, которые на земле оборачиваются нахальством, когда штатский произнес:
— Молодцом, капитан! Нечего класть в штаны перед начальством. Мы все делаем одно дело — и старшие, и младшие. И неизвестно чему обязаны удачей: мужеству младших или изворотливости старших. Вечером улетаем, капитан. Вы свободны.
Гурвиц вышел. Глядя на его узкие плечи и большую лысину, штатский поразился, как в таком тщедушном тельце уживается дух настоящего мужчины.
— Отличный мужик, — подытожил он. — Я доволен вашим выбором, Макбрайд. Вы здорово выручили нас. Народу тьма, а найти нескольких нормальных парней не так уж просто. Верно? Думаю., ваша работа будет оценена по достоинству. — Он бросил взгляд на скромную орденскую планку на полковничьем кителе, который висел на спинке стула. — Кстати, врач из резервной тройки менее надежен профессионально?
— Скорее, наоборот, сэр. Хирург весьма опытный. — Полковник почуял неладное.
— Так что же?
— Быв_ают отклонения, сэр. — Полковник выразительно потер подбородок, как человек, проверяющий, чисто ли он выбрит.