— Галстук понравился? Реликвия! Мне его Пильняк из Америки привез. Когда там перевели мою повесть. Тыщу лет назад. Но тогда под этот галстук и надеть было нечего. Я его сдуру нацепил и заявился в Дом Герцена. А Эфрос на весь ресторан кричит: «Глядите, галстук впереди него идет!..»
Он усадил их с Аленой в небольшом кабинете, увешанном фотографиями, а сам принялся хлопотать в столовой за хозяйку: Никандр Афанасьевич был вдов.
— Какой ухоженный… — шепнула Алена. — Про него даже не скажешь — старичок…
— Смотри, сколько знаменитостей кругом, — сказал Алексей. — Федин, Зощенко, Вересаев… А вон там Никандр Афанасьевич вместе с Андреем Платоновым…
— И все писатели? — простодушно удивилась Алена.
Ну что с ней будешь делать! У Алексея на языке уже висела остроумная фраза, которую после вопроса Алены приходилось проглотить. С нею он никак не находил повода раскрыться, растопить ледок зажигательным словом, и от этого тихо страдал.
Появился Никандр Афанасьевич, скорбно улыбнулся, пригласил к столу. Пропустив вперед Алену, он задержал Алексея в кабинете:
— Невеста?
Тот смешался. О браке Алексей вообще старался не думать, видел в нем нечто постыдное и ужасное, ставящее предел всем надеждам вольной жизни.
— Почти… — пролепетал он.
— Тогда не невеста, — отозвался Никандр Афанасьевич и поиграл отвисшими губами. — Жениться нужно только тогда, когда нельзя не жениться!
За круглым столом, сервированным со старомодной изысканностью, Никандр Афанасьевич чопорно шутил, подливал Алене в крошечную рюмку французский коньяк.
«А ведь со мною она за все эти встречи не выпила ни капли. Отказывалась наотрез», — подумал Алексей.
— Вы часто обманываете людей? — со стариковской бестактностью спросил его Никандр Афанасьевич.
— Случается… — признался Алексей.
— А зачем?
— По-моему, быть во всем честным просто невозможно.
— Напротив — лгать невыгодно. Даже с чисто эгоистической точки зрения. Говоря правду, вы никогда не попадетесь.
— Даже в мелочах?
— Вот, вот! Я тридцать лет дружил с моим ровесником — полотером. Позавчера пришел он ко мне, начал работать и говорит: «Был на могилке твоей супруги. Цветы как разрослись! Я еще подсадил». А я ему сказал: «Нет там никаких цветов. Уже два месяца, как плита лежит. И прошу тебя больше ко мне не ходить…» Ну, выгадал он на лжи? Не выношу ее. Она пригодна только в искусстве, да и то в специфической форме…
— Да! — подхватил Алексей. — Даже Лев Толстой называл литературу: «Прекрасная ложь»!
— Вы, молодые люди, — продолжал Никандр Афанасьевич, дожевывая кусок лососины пятью оставшимися зубами, — небось все мечтаете о литературе, о писательстве…
— Равняемся на вас…
— А ведь какая тяжелая эта профессия, — продолжал тот. — И неблагодарная.
— Однако, Никандр Афанасьевич, за спиной у вас шкафчик, набитый вашими книгами. Даже собрание сочинений есть. Издавалось, кажется, «Никитинскими субботниками»?
— Вы видите только результаты. А какой ценой все это давалось, вам невдомек. В двадцать седьмом году меня начали трепать по всем подворотням. Авербах, Ермилов, Селивановский. Как-то днем я задремал и сквозь сон слышу по радио: «До каких пор мы будем мириться с такими контрреволюционными писателями, как Булгаков, Пильняк» — и дальше моя фамилия. Встал я и решил: надо срочно бросать литературу. Искать новую профессию… У вас-то есть профессия?
— Конечно. Могу преподавать, быть редактором, газетчиком.
— Алексей Николаевич! — Никандр Афанасьевич был первым, кто стал обращаться к нему по имени и отчеству. — А чем занимается ваша девушка?
Алена подняла на него свои серые глаза:
— Безработная…
— На машинке печатать умеете?
— Закончила курсы. Только практики у меня не было…
— Это пустяки. Я могу вам предложить работу. Очень легкую. Мне нужен секретарь. Приходить два раза в неделю. Разбирать бумаги. Может, придется в издательство рукопись отвезти…
— Я подумаю, — сказала Алена.
— Зарплата восемьсот рублей…
— Вы мне ее избалуете, — изобразил Алексей улыбку, чертыхаясь про себя. И услышал от Алены:
— Я еще не твоя.
Выйдя от Никандра Афанасьевича, Алексей ломал голову: да что такое с Аленой? Кто-то невидимо стоит между ними. Может быть, Радик? Он спросил ее:
— Ты с ним встречаешься?
— Нет, давно уже… С самого лета…
Сбоку, в профиль, она была так хороша! Такой чистотой и невинностью светились ее глаза! Так миловидно было личико с родинкой на подбородке! Алексей притянул ее к себе. Она отстранилась и с враждебностью, почти с ненавистью в голосе прошептала: