— Как бы я хотела познакомиться с интересным человеком… Как он, как Видов, — краснея, призналась Наташа.
— Ты? — Нина смерила ее ироническим взглядом. — Это невозможно. Да для этого ты сама должна быть богатой натурой — ярким собеседником, знатоком музыки, живописи, поэзии… А о чем ты можешь с ними говорить?
Наташа сморщила лицо, словно собиралась заплакать, улыбнулась и пожала плечами.
— Вот то-то. И потом — сколько ты сейчас стоишь? Вся. Не больше полстольника…
— Как это? — еще раз улыбнулась Наташа, открыв острые зубки.
— В смысле — пятидесяти рублей… Туфли — двадцатка, платье шила сама — пятнадцать, прибавь еще белье, колготки — и полстольника не наберешь. Сказать, что тебе совершенно необходимо для начала?
Наташа вся подалась вперед.
— Тебе нужны джинсы. Фирма. Не наши, конечно, а с хорошим лейблом. Знаешь, какие фирмы модно носить?
С того часа и появилась у Наташи мечта.
— Да что же в них такого особенного? — даже засмеялась Серафима Прокофьевна.
Начальница пила чай вприкуску, ухитряясь где-то доставать настоящий пиленый сахар — крупные, сероватые, неровные и очень сладкие кубики, которые она обгрызала боковыми, здоровыми зубами.
— Как вы не понимаете? — Наташа вскочила со стула, оказавшись вровень с сидящей Серафимой Прокофьевной. — Это подлинный коттон. Особая нитка! Крашенная натуральным индиго!
Она уже знала, видела и перетрогала все джинсы, разных расцветок — от нежно-голубой до чернильно-фиолетовой, могла бы перечислить все «лейблы», все наименования на кожаных или синтетических ярлыках. Она уже по нитке умела определить фирмы «Ли», «Врангель», «Левис», японскую перепечатку «Доллар» («Дубовый материал», — с похвалой отзывались знатоки, особенно о первом «Долларе»). Ниже ценились перепечатки английские, канадские, итальянские и уж совсем с малой наценкой шли индийские, югославские, болгарские «Рила», польские «Одра» и «Шарик», венгерская «Комла», не говоря о наших — «Спорте» и «Ну, погоди!..» Правда, существовала еще «Олимпиада», с кисточками сзади, московской фабрики. Это был признанный класс. Но в магазинах их достать было совершенно невозможно, а переплачивать вчетверо не имело смысла. Уж лучше фирма…
— А сколько они сто́ят? — поинтересовалась начальница.
— Все зависит от того, какие, — взволнованно ответила Наташа.
— Ну, эти… Самые качественные…
Наташа сокрушенно махнула маленькой ручкой:
— «Ли» или «Левис» — двести рублей…
— Сколько?
Серафима Прокофьевна засмеялась снова, теперь уж надолго. Она смеялась вся, мелко и часто — смеялось ее доброе лицо, ее щеки, похожие на два небольших живота, ее стекающие под мышки груди, ее пухлые натруженные руки, где на правой дрожало обручальное кольцо, которое на сантиметр вросло в палец. Утерев слезы, она наконец смогла сказать:
— Двести рублей! Три твоих зарплаты! И это за какие-то, прости господи, портки! — Но, поглядев на Наташу, со вздохами добавила: — Я, конечно, старая, ничего в этом не смыслю… Думай сама…
И Наташа думала. Во-первых, отказалась от обедов, заменив их сперва кофе с булочкой: стакан кофе двадцать две копейки, калорийная булочка десять, а потом заменив кофе чаем — стакан чая с сахаром всего три копейки. Во-вторых, выиграла в черную кассу. В-третьих, продала за сорок рублей свою единственную фирменную вещь — ярко-желтый батник, который, как утверждали все, необыкновенно ей шел. Начала было сдавать кровь, да при таких харчах пришлось скоро отказаться: стала кружиться голова, пришла в ноги дрожь, подкатывалась тошнота…
И все же ко дню своего рождения она собрала сто пятьдесят рублей. На большее не хватило.
Родилась Наташа в июле, под знаком зодиака Рак, что означало, если верить польскому журналу мод «Урода», исключительную загадочность и тонкость натуры, легкую ранимость и глубокую богатую потаенную внутреннюю жизнь. Словно в подражание своему гороскопу, Наташа и была в этот день задумчива, печальна, погружена в себя. В честь рождения она принесла «гранату» — бутылку портвейна «Ркацители» за один рубль сорок семь копеек. Когда же после конца рабочего дня портвейн был коллективно выпит, Серафима Петровна сказала ей:
— Это тебе… От всех нас… — И грубовато добавила: — На твои портки…
— Что вы, что вы, Серафима Прокофьевна! — испугалась Наташа, увидев девять трешниц и один четвертной билет, взяла деньги и заплакала.