А весной этого года погиб Гнедой, и меня полностью оставили в покое. А к Роману я обратилась сама. Это совсем другой человек, хоть он и занимается лихими, как говорится, делами… В этом мире, как и во всяком другом, есть и подонки, и порядочные люди… так вот, после того, как я убила Владимира Сапрыкина, я позвонила Роману, и он вывез нас оттуда. Доставил в мой родной дом, где прошла моя молодость и где мы теперь втроем обитаем… Я верю вам, Алиса, и смело говорю об этом. Мы не причиним друг другу зла. Нет в этом никакой надобности и никакого смысла… И чувство порядочности, да и, извините меня за прямоту, паритет… Так вот, ближе к смерти ваших родителей… Когда Роман вывез нас оттуда, из этого Дорофеева, я не хотела ни в коем случае использовать все это для того, чтобы вымогать деньги из вашей семьи, избави Господь от такой низости… Я приказала Филиппу отказаться от вас. Но… есть силы, которые выше меня и Романа. Некто свыше приказал, и вы стали мужем и женой. Готовился шантаж вашего покойного отца, и я, и Роман вынуждены были заниматься этой грязью. А затем некто пошел ва-банк и позвонил Кружанову именно в тот момент, когда он ехал в аэропорт и рассказал все о преступлении Филиппа. Именно как о совершенном преступлении, а не попытке совершить его… И… результат всем хорошо известен. Мы впоследствии узнали, кто именно сообщил Круку о преступлении Филиппа, слухами-то земля полнится, и во всех кругах, и в правительственных и в криминальных есть стукачи… Крук как раз начинал широкомасштабную атаку на кружановские предприятия и имущество, и эта информация тоже очень пригодилась. А уж смерть Кружанова в автокатастрофе — на такое вряд ли кто рассчитывал, даже сам Крук… Но… против лома нет приема, если нет другого лома… И все стало на свои места. Крук в бегах, покойный Кружанов в фаворе, вы наследница многомиллионного состояния…
— А где же Филипп?
— Филипп повидался с воскресшими покойниками, моей дочкой и внучком и был изгнан с позором из нашего дома. Шестьдесят тысяч долларов, украденные у вас, были у него мной экспроприированы, врать не стану. Из них пятьдесят осело в моем кармане. Считайте меня своей должницей, Алиса.
— Не надо! — засмеялась Алиса. — Я вам больше должна за истину. А то бы впоследствии он меня нагрел на гораздо большую сумму…
— Спаси Христос, как сказала бы старая Сова, — усмехнулась и Ника.
— Ладно, Вероника Сергеевна, истина полностью открылась, и давайте жить каждая своей жизнью. Встречаться нам, полагаю, больше не надо, друзьями мы не станем… Но вам, вашим дочери и внуку желаю счастья. Это искренне…
— Верю. Но предупреждаю, шантаж вашей семьи может продолжаться. Только уж без оглядки на деяния Филиппа. И ни я, ни мои друзья никакого отношения к этому иметь не будут…
— С этим справимся сами… А жить мы будем за границей. Не могу здесь больше, слишком тяжелые воспоминания… А с Филиппом будем разводиться заочно, как с пропавшим без вести… Дом же во Владимирской области, принадлежащий Филиппу, я с помощью своих адвокатов оформлю на вас…
— Не на меня, — возразила Ника. — А на моих дорогих друзей Ивановых, если вам так угодно… Я же вам рассказывала тогда, у Романа, что сделал с режиссером Садовниковым и его женой ваш бывший свекор Игнат Рыльцев…
— Они могут получить и квартиру Филиппа на Юго-Западе, — добавила Алиса. — Я вполне могу это устроить… Мне она, как и этот дом, совершенно не нужна.
— Не надо, это лишнее… К тому же они с некоторых пор возненавидели Москву и не хотят сюда возвращаться…
… Через двадцать минут белый «Ауди» — 100 выехал из ворот виллы Кружановых. За рулем сидела Ника. Алиса помахала ей рукой.
— Дай Бог, чтобы нам никогда больше не свидеться на этом свете, — прошептала Алиса и вошла в дом. Прижала к своей груди маленькую Дашеньку, вытерла с глаза непрошеную, возможно последнюю в жизни слезу и снова передала дочку няньке. И снова лицо её приняло жесткое холодное выражение.
А Ника выехала с Рублево-Успенского шоссе на Волоколамское и поехала в Воронцово в гостеприимный дом Романа Дергача.
— Эх, надо было все же обстричь эту дамочку, — усмехнулся Роман. — Слишком уж у неё много денег…
— Найдем, кого обстричь… И шальных денег на наш век хватит. А тут… Не надо, Роман. Пусть живет спокойно. Не все на свете продается и покупается.
— Ты мне это говоришь? — строго поглядел на неё Роман. Ника виновато и доброжелательно улыбнулась и слегка дотронулась до его плеча рукой.
17.
Вадим Навроцкий через Союз Кинематографистов выбил себе путевку на декабрь месяц в Дом отдыха в Комарово. Приехал на «Красной Стреле» в Ленинград, перебрался с Московского вокзала на Финляндский и сел там на электричку. Он дал себе зарок навсегда бросить пить в тот самый день, когда ему позвонила Ника и сообщила ему, что и Алена, и её ребенок остались живы. «Ты теперь дедушка, Навроцкий», — сказала Ника. — «Прими мои запоздалые поздравления. Твоему внуку Сережке уже идет восьмой месяц… „ — „А ты…“, — делая глотательные движения, пытался что-то произнести Навроцкий. — „А что же ты… Как же ты…?“ — „Не надо меня укорять в обмане, Петрович“, — холодно произнесла Ника. — «Встретимся как-нибудь, расскажу… Интересная история, такое может придумать только сама жизнь… Пока скажу одно — это я её спасла, запомни это — я… Бывай здоров, удачи тебе…“