Я завел мотор, сдал мусоровоз назад, развернулся и поехал, следуя указаниям Ларина. Я спокойно держал руки на руле, управлял машиной, не глядя на милиционера. Нарочитое пренебрежение к возможной агрессии со стороны Ларина действовало не менее эффективно, чем пистолетные стволы возле его глаз. Мент боялся лишний раз пошевелиться и постоянно бубнил, стараясь объяснять, как и куда ехать максимально доходчиво.
В типовой застройке микрорайона я разобрался без особого напряжения мозгов. Как потом найти бывший бульвар с рынком, баром и, главное, гаражными кооперативами, я представлял весьма отчетливо. Проблем с марш-броском к дожидающемуся седока мотоциклу не будет, и это радует. Огорчает фиговая работа «дворников» в милицейской тачке. Сквозь паутину трещин на ветровом стекле вкупе с дождевыми каплями видимость на тройку с минусом. Стекло треснуло от соприкосновения с моей спиной, и ноющая боль в области копчика тоже огорчает, однако боль терпимая, и времени для эмоций у меня нет – кажется, приехали...
– ...Направо поверните... Прямо пятьдесят метров до крайнего подъезда и паркуйтесь... Квартира Махмудбекова на пятом этаже... В бардачке должны быть наручники и липкая лента. Можете надеть на меня наручники, ноги изолентой запутать. В багажнике пусто, я...
– Фигу! В багажнике отлежаться не выйдет. Поднимемся на пятый вместе. Позвонишь в дверь Гудрата, а я сзади за твоей спиной пристроюсь. Направлю стволы на твои почки и буду улыбаться, глядя через твое плечо, ясно? Тебя Гудрат знает, меня он не видел, но я с тобой, вот он дверцу-то и откроет.
– А потом?
– Суп с котом... Погоди-ка, кажется, наши планы меняются...
Планы скорректировали замеченные мною рядом с искомым подъездом вишневого цвета «Жигули», цифры номерного знака которых я запомнил, когда шел штурмовать бар. Вспомнив цифры, присвоенные «Жигулям», я быстренько провел в уме простейшие арифметические вычисления. В баре я пощадил, кажется, четверых азеров. Минус Рустам, обнимающий плакучую иву, остается три. Минус кто-то, посвятивший себя заботе о травмированных земляках, остаются двое. Эти двое свидетелей вторжения Супера только что приехали на вишневых «Жигулях» к пахану Гудрату сообщить о происшествии. Логично? Вполне. И правда – двое. Вышли из «Жигулей», бегом побежали к подъезду, исчезли в темноте.
– Значится, так, мусорок, диспозиция меняется – на вот, держи пугач, – я достал из-за пазухи «макаров», выщелкнул обойму, проверил, не осталось ли патрона в патроннике. – Хватай пугач, целься в меня и давай вылезай из тачки первым, типа, меня под прицелом держишь.
– Зачем?
– Если рыночный папа в окно нечаянно посмотрит, пусть увидит, что ты меня арестовал и к нему на хату конвоируешь. Ясно?
Ларин открыл автомобильную дверцу, вылез под дождь, направил на меня разряженный пистолет. Вылез и я – руки за спиной, голова опущена, в кармане ключи от машины, за пазухой боеспособный «макар». Под шутовским конвоем дошел до подъезда. В тесноте парадной достал пистолет и жестом озадачил конвоира на предмет кодового замка. Три цифры кода Ларин вспомнил без всяких заминок.
– Чапай вверх по лестнице, мусор. Я лифтов не люблю, пешочком прогуляешься.
– Да, как скажете...
– Тише говори! Шепотом отвечай: Махмудбеков один живет?
– С женой и дочкой.
– Дочке сколько лет?
– Двадцать. Она и мать в Турции отдыхают. Гудрат один остался. Август, самые заработки на рынке...
– Ха! Все-то ты знаешь, опер. Код парадной наизусть помнишь, семейные расклады азера тебе известны, а брехал, что всего разок гостевал у князя помидоров и редисок. Врал, признайся?
– Нет, я...
– Цыц! Молчи. Подходим к пятому. Перестраиваемся. Заходи ко мне в тыл. Сзади пристраивайся, смелее! Ствол прижми к моему виску. Крепче! Свободную ладошку мне на другое плечо положи. Быстрее!
А сам я спрятал руки за спину. Пистолетный ствол в правой уперся Ларину в промежность, пальцы левой нашли и вцепились в брючный ремень мента.
– Готово, пошли!
– Неудобно...
– Шагаем в ногу. И – раз, с левой марш. Надумаешь шутить, я тебе яйца отстрелю.
– Ясно...
Стальная дверь Гудрата Махмудбекова смотрела на нас видеоглазком. Где-то в глубине квартиры мы отобразились на черно-белом экранчике следящей системы. Я стоял понурый, руки у меня вроде как скованы за спиной, я, типа, арестован. А якобы арестовавший меня Ларин прижался впалой милицейской грудью к лопаткам арестанта и ствол прижал к складкам банданы у виска пойманного рэкетира.
– Плавно сними с моего плеча руку и спокойно нажми на кнопку дверного звонка, – приказал я шепотом, еще ниже опуская голову.
Я не вижу лица Ларина, но уверен, он и не пытается предупредить мимикой видеоглазок об опасности. Боится, что я выстрелю, и правильно делает. Я бы на его месте тоже боялся, честное слово.
«Фью-р-р-р»... – деликатно поет дверной звонок. Секундная задержка, и сквозь сталь дверной панели я слышу торопливый топот и радостные, возбужденные голоса. Дверь открывается нараспашку сразу, за порогом две улыбающиеся смуглые рожи и еще одно серьезное мужское лицо на втором плане.
Руки у меня заняты за спиной, зато ноги свободны. Мощный мах правой против часовой стрелки, грязная подошва сапожка стирает с радостных лиц улыбки, а заодно сворачивает нос одному азеру и рассекает бровь другому. Описав полукруг в дверном проеме, нога опускается за порогом, тело разворачивается на девяносто градусов, левая рука тянет мента за брючный ремень. Рывок, разворот – и пальцы отпускают полоску ремня. Ларин спотыкается о порожек, летит мимо меня, теряет равновесие, сбивает с ног подранков-азеров. Хлестко выбрасываю из-за спины руку с пистолетом, целюсь в лоб серьезному мужчине на втором плане, командую с ноткой истерики в голосе:
– Грабли кверху, Махмуд-бек! Дернешься – пристрелю!
Гудрат пучит глаза, однако он скорее зол, чем испуган. Медленно, стараясь сохранить достоинство, Махмудбеков выполняет команду. Из одежды на хозяине квартиры лишь шелковый халат да остроносые тапочки. Вестники беды, что в данный момент копошатся на коврике в прихожей, очевидно, подняли Гудрата из постели.
Свободной рукой закрываю стальную дверь на лестницу и продолжаю вещать:
– Суки на полу, быстро встали раком и поползли к Махмуд-беку. Быстро, я сказал! Пристрелю на фиг! Ваша задача, суки, выжить, ясно? Запомните все – я стреляю лучше, чем дерусь. А как я умею драться, все видели, все почувствовали. Все, кроме Гудрона.
– Меня зовут Гудрат, – произносит Махмудбеков без всякого акцента, тихо, но твердо.
– Плевать, как тебя зовут, азер.
– Не называй меня «азер», – перебивает Махмудбеков. Похоже, он готов погибнуть от пули, сохранив честь и достоинство, как он их понимает.
– Обижаешься? Что ж, можешь звать меня кацапом в ответ. Или чукчей, мне плевать. Конкретно тебя опускать я не собирался, усек? Я пришел поговорить, ясно?
На мужественном лице Гудрата промелькнула и исчезла едва заметная высокомерная ухмылка, в глазах вспыхнул огонек понимания. Он думает, что разгадал меня. Отлично, пусть и далее заблуждается.
Сбивая и морща половичок в прихожей коленками и локтями, ребята на полу подползли к Гудрату. Прихожая махонькая, как табакерка, из прихожей два коридорчика: на кухню и в тупичок с широкими дверными проемами в комнаты. Махмудбеков стоит в конце коридорчика, за его шелковыми плечами виднеется комната с хрустальной люстрой, коврами, шкафом красного дерева и разобранной кроватью.
– В армии служил, Махмуд-бек?
– Твое какое дело?
– Команду «кругом» знаешь?
Гудрат, хмыкнув, поворотился ко мне задницей.
– Остальные ползут вслед за хозяином в спальню, ясно?
Всем все ясно. Странная процессия со мной, замыкающим, перемещается в спальню.
– Махмуд-бек, будь добр, отвори створки шкафа, пожалуйста. Нет! Обе руки опускать не нужно. Не спеша подходишь к шкафу, одной рукой открываешь, понял?
Он понял. Он двигается вальяжно, держит спину прямо и постоянно ухмыляется себе под нос. Пусть ухмыляется, я не в обиде.
– Створки пошире открой, пошире!.. Ага, спасибо. Раки на паркете, слушай мою команду: ползком в шкаф, быстро! Быстро, кому сказал! Что? Второй раз для тупых команду повторить? Или сразу стрелять беглым огнем по жопам?