Отдышавшись, я свернул с тихой улочки в лабиринт темных дворов. Запоздало представил, что бы было, если бы во время моего столкновения с милицейской машиной вдруг на улице появилась вереница машин. Я загасил бы прыткого Казанову и убежал по тем же дворам на своих двоих, а за моей спиной топотал бы по лужам Ларин, я бы подстерег Ларина за углом и... Впрочем, нечего понапрасну размышлять на темы возможных вариантов и неслучившихся событий. История, как известно, не имеет сослагательного наклонения. Случилось, как случилось – Ларин медленно приходит в себя, сидя рядом со мной плечом к плечу, Казанова и азер сзади за спиной до сих пор в глубоком отрубе, оба табельных милицейских «ПМ» у меня за пазухой, и первое, что я сделаю, когда заглушу мотор во-он в том самом темном закоулке, – уничтожу средства милицейской мобильной связи.
Сказано – сделано: машина с одним здоровым и тремя не очень здоровыми мужчинами в салоне встала и затихла в углу квадратной грунтовой площадки, уперевшись передним бампером в ствол декоративной плакучей ивы. Габаритные огни погасли, низко свисающие, отяжелевшие от воды ивовые ветви облепили мусоровоз со всех сторон. Я позаботился о радиосвязи, сделал то, что и планировал в первую очередь. Во вторую очередь позаботился о бесчувственном живом грузе на заднем сиденье. Крайне удачно в бардачке нашлись, помимо прочего, пара наручников и моток синей изоляционной ленты. Я выволок из машины азера, положил его слева от достаточно толстого, вполобхвата, ствола плакучей ивы. Вытащил Казанову и пристроил его справа от дерева. Оба легли ничком, головами к стволу, вытянув руки так, будто хотели обнять красавицу-иву. Я скрепил парой наручников протянутые разноименные руки голубчиков, сковал азера с ментом никелированными браслетами, скрепил, так сказать, объятья дерева. Теперь без посторонней помощи дровосека или слесаря им от дерева не отойти, не отползти. Дабы, очнувшись, пленники плакучей ивы с ходу не нарушили мирную тишину ночного дворика криками о помощи, я замотал обоим головы изолентой таким образом, чтобы синие петли перетянули приоткрытые рты, но при этом оба смогли свободно дышать, смогли терзать зубами мудрости безвкусный пластик, имели возможность мычать тихо и жалобно, закусывая удила, но никак не кричать, громко и отчетливо. Еще я расстегнул и приспустил пленникам штаны до колен, чтобы особенно не молотили ногами по земле. Решил было и трусы спустить для смеха, однако передумал. Жалко стало ребятишек.
Забота о милицейских средствах связи и о бесчувственных пленниках вычеркнула из жизни десять минут с секундами. К господину Ларину возвратилось еще мутное, но сознание, а я вернулся в машину, запер все двери и достал из-за пазухи пистолеты. Ствол плакучей ивы сослужил мне добрую службу, настало время задействовать стволы пистолетов.
Первое, что увидел Ларин, открывая мутные глаза – два пистолетных ствола. Точнее – дырочки на концах стволов. Наверное, он решил, что в глазах двоится. Ларин сморгнул, тряхнул головой. Но картинка осталась прежней. По-прежнему в пяти сантиметрах от каждого его глаза по одному стволу. Я специально зажег свет в салоне, решился ненадолго демаскировать машину, чтобы устроить мусору столь эффектное возвращение из обморочного небытия в жестокий мир действительности.
– Выстрелить или погодить? – спросил я вкрадчиво.
Обидно, Ларин не заметил, какая отличная злодейская улыбка у меня получилась. Дырочки пистолетных стволов его буквально загипнотизировали.
– Н-нет... – прошептал Ларин, заикаясь.
Я выключил свет, для чего пришлось убрать на секунду от правого ментовского глаза пистолетный ствол. Честное слово, я слышал, как вздохнул с облегчением Ларин, когда одна из гипнотизирующих дырочек исчезла.
Свет погас, я вернул пистолет на место и для пущей убедительности прижал оба ствола к его рефлекторно закрывшимся глазам. Раз уж стало темно, так пусть мент вообще ничего не видит. Пускай слушает мой голос и мечтает о ярком летнем солнце, о голубом безоблачном небе.
– Поговорим? – спросил я равнодушным голосом.
– Д-да... Ч-что ты хо-очешь?
– Как и все – хочу денег. Отвечай: кто держит рынок?
– На-азим... Ты... вы – Супер?
– Угу, я – Супер, а ты врунишка, приятель. Назим, пусть и козырная, но шестерка. Ну ладно, пусть не шестерка, пусть валет. Круче вальта никто в гадюшнике под вывеской «БАР» не тусуется, ежу ясно.
– Я не...
– Заткнись, цветной! Ну ты и тормоз по жизни, я балдею. Я на тебя прыгнул, ты только и успел, что едальник разинуть, и сейчас, вместо того чтоб шкурку свою серую милицейскую спасать, едальником понапрасну щелкаешь. Я тебя, милый, сейчас порешу с особой жестокостью, и после, стоит мне возникнуть перед любым ссученным ментом или вонючим азером, стоит появиться и обозваться, любой сдаст рыночного бугра, не задумываясь. Усек?
– Ты просил собрать десять тысяч бак...
– Блин! Приятель, забыл? Забыл, что я не у тебя в мусарне на допросе? У меня, между прочим, кулаки затекли пистолеты тискать и пальцы на спусковых крючках дергаются от злости. Усек? Я, блин...
– Гудрат...
– Чего?
– Гудрат Махмудбеков рынок держит.
– Махмудбеков? То есть Махмуд-бек, Махмуд-князь, да?
– Махмудбеков его фамилия. Постоянно живет в Москве, с пропиской.
– Проживает князь Махмуд, надеюсь, вблизи от рынка?
– Да, в двух кварталах.
– Бывал у него?
– Я?
– Головка от буя! Ну не я же, правда?
– Один раз заезжали с Мишкой... Мишка! Где Мишка? Где Рустам?
Я сообразил, что Мишкой на самом деле зовут Казанову. Нетрудно догадаться и кто такой Рустам – азер, что ехал в отделение писать заяву. Когда я их транспортировал, Ларин еще не очнулся. Последнее, что помнит мой собеседник, это как я опрокинул Мишу Казанову, а отсутствие азербайджанца в машине менту помогло уловить обострившееся чувство страха. Пора отчаливать от плакучей ивы. Вскоре очнутся и попытаются шуметь пленники, и лучше, чтобы Ларин не знал, где они тяготятся неволей.
– Твоего напарника и лишнего свидетеля я спеленал изолентой, которую нашел здесь, в машине, окольцевал их наручниками и сбросил в канализационный люк. Вместе с ними в шахте люка спрятана мина с часовым механизмом. Я поломал ноги обоим, и далеко от мины им не уползти. Поможешь мне, скажу, где искать Мишу с Рустамом. Свою жизнь сохранишь и их спасешь, усек?
– Да, я согласен.
Он мне не поверил. Еще бы! Кто ж поверит в чепуху с миной в канализации? Только полный, клинический идиот. А Ларин отнюдь не дурак. Я протянул ему спасительную соломинку, и он за нее благодарно схватился. Когда все закончится, Ларин напишет в объяснительной записке: так, мол, и так, спасал друга от верной гибели, и ради святой ментовской дружбы пришлось согласиться на требования террориста. И присовокупит о долге правоохранительных органов перед невинно пострадавшим гражданином Махмудом. Наличие воображаемой часовой мины объяснит начальству, почему милиционер не рискнул оказать сопротивление преступнику. А дальше одно из двух – либо начальство прикинется, что верит подчиненному Ларину, либо решит, что байку с миной он сочинил самостоятельно, без моей помощи. Впрочем, какое мне дело, чего надумают милицейские начальники? У меня своих забот полно.
– Поедем сейчас к Гудрату, ясно? Покажешь, где его хата, усек? Потом, когда все кончится, скажешь, дескать, я и без тебя знал, куда и к кому рулить. Повторить!
– Ты знал, где живет Гудрат, – охотно согласился Ларин.
– О’кей, погнали.
Я убрал пистолеты от глаз Ларина. Мент судорожно втянул воздух носом, шумно выдохнул через рот, открыл слезящиеся глаза.
– Усаживайся поудобнее, – разрешил я, пряча стволы за пазухой. – И не вздумай хулиганить, накажу.