Она вспомнила, что еще не привела себя в порядок после дороги и быстро пригладила волосы.
— А мужа в Чехии оставила?
— Да, приехала одна. Получила телеграмму, что маме плохо. Ты ничего об этом не знаешь?
Она вынула из сумки телеграмму и протянула ему.
Он равнодушно заглянул в телеграмму.
— Не знаю. Я теперь редко бываю дома. Что там делать?
Йожка был слегка пьян. Он очень постарел. Под глазами висели желтые мешки, черные волосы поредели и утратили блеск.
— Ты что так смотришь на меня? — И он потрогал небритое лицо. — Испохабили мне всю жизнь… А ты как?
— А меня уже взяли в канцелярию, я работаю секретарем.
— Ах ты, дама.
— Ну, таких, как я, хватает, — сказала она тихо, — но есть люди, которые мне завидуют.
Он перенес свою рюмку к ней на столик.
— Ну что это за жизнь! — сказал он. — К чему стремиться? Были у меня свои идеалы, все отняли. Почему? Ведь я же эти машины делал из ничего, из всякой рухляди! А они? Они из машины делают рухлядь. И самое плохое — лишают человека всяких стимулов. Ну ради чего человеку Жить? Ну скажи, ради чего? Ради чего, к примеру, тебе жить?
— Ты на машине?
— Да, — ухмыльнулся он, — только не на своей. Но все равно, ты — мой гость, потому что ты — моя старая любовь.
— Не шуми, — попросила она.
Он вытащил из кармана скомканную бумажку в тысячу крон и пошел платить, а она отыскала в сумке зеркальце и гребенку и немного подкрасила губы.
— Ты единственная, — продолжал Йожка Баняс, — кто прогнал меня, как паршивого пса, когда другие зарились на мои деньги. — Он взял ее чемодан и бросил в свою серую «татру», на кузове которой уже не стояло его имя.
— Государственная! А у меня ведь было уже три своих. Шоферы меня величали «шефом». А этот рыжий Шеман, — помнишь? — еще набросился на меня, мерзавец! Ну ему тоже дали от ворот поворот.
Она смотрела на длинный пучок света, вырывавший из тьмы знакомые домики, потом замелькали только деревья, и наконец они оказались в поле. Как странно! Прошло столько лет, думала она, пойди я тогда с ним, может, была бы счастливой.
— Проклятое шоссе! Покрышки так и летят. Слава богу, теперь уже не из моего кармана, — засмеялся он. — А что ты будешь здесь делать? Хочешь, найду тебе местечко у нас? Будешь ездить на линии. Сейчас нужны люди.
— Не знаю. Наверно, опять уеду.
Дорога была разбита, он ехал все медленней, она чувствовала мелкие крупинки пыли, кружившие по кабине.
На мгновение он бросил руль, потом взял его одной рукой, а другой обнял ее за плечи.
— Я иногда думаю о тебе.
Она слегка повернулась к нему, теперь, в темноте, не была видна его утомленность, и он показался, ей даже красивым: продолговатое лицо с тонким носом и большим ртом.
— Погибла моя жизнь, загубили все. Что мне теперь делать?
Она молчала.
— А помнишь, — пустился он в воспоминания, — как мы однажды с тобой танцевали?
— Помню.
Она так часто об этом вспоминала, помнила все подробности того дня.
— Я была тогда еще глупой, — сказала она, словно извинялась.
— Я хотел тогда к тебе приехать… честно, только подвернулось одно хорошее дельце… Все равно из этого ничего не получилось, — вздохнул он, — может, хоть тебя не потерял бы.
Ей показалось, что он говорит о ней, как о материале или о мебели, но все же каждое его слово возвращало её к тем дням, когда у нее еще все было впереди.
— Как вы живете с ним? — спросил он.
— Ну, так. — Потом добавила — Он учится, начал ходить в школу.
— Этот парень не для тебя. С ним ты счастлива не будешь.
Он смотрел теперь только на нее, смотрел и смотрел, машина дико подскакивала на ухабах. Вдруг он стремительно повернул руль, выехал на какую-то полевую дорогу и затормозил.
— Что такое? — спросила она испуганным голосом.
Он обнял ее и стал целовать в губы, в шею, потом выключил свет, но целовать продолжал, так что она совершенно потеряла дар речи.
— Нас никто здесь не увидит? — наконец спросила она.
— Нет, здесь мы одни.
Он открыл дверцу и чуть ли не на руках вынес ее из машины; потом на минутку вернулся — она одиноко стояла посреди тихой уснувшей равнины, — выбросил тяжелое солдатское одеяло, а она все ждала, неподвижно ждала.
2
По дороге с работы Павел зашел в магазин. Купил себе хлеба и колбасы.
— Когда женка-то у вас возвращается? — спросил его продавец и, не дожидаясь ответа, добавил: — Оно, конечно, можно и без жены, всегда какая-нибудь заскочит, а? — и засмеялся.
Павел тоже засмеялся. Он уговаривал себя, что для него не важно, когда вернется Янка, что ему, мол, теперь вообще все равно. Вырос из всех своих безумств.