Кимберли поставила машину у неприметного пятиэтажного здания и глубоко вздохнула. Подумала о том, нервничал ли так хоть раз перед делом ее отец. Да и вообще, сходил ли когда-нибудь с проторенного пути? Рисковал ли всем, чтобы так узнать правду об одной из мертвых девушек в мире, где много убитых блондинок?
Спокойный, отчужденный отец. Кимберли не представляла себе ничего подобного, но почему-то эта мысль приободрила ее. Она распрямила плечи и вошла внутрь.
В нос сразу же ударил запах, антисептический и стерильный. Запах места, где точно есть что прятать. Кимберли подошла к огражденной стеклом регистратуре, изложила свою просьбу и выразила признательность за то, что регистратор сразу пропустила ее, открыв зажужжавший электронный замок.
Кимберли направилась в конец длинного коридора с голыми стенами и покрытым линолеумом полом. Возле бледно-желтых стен стояли металлические тележки. Серые стальные двери вели в другие коридоры; средства защиты требовали кодов доступа, которых у нее не было. Здесь было прохладно. От звука ее шагов по коридору разносилось пугающее эхо; вверху гудели лампы дневного света.
Руки у Кимберли дрожали. По спине поползли капли пота. То, что она попала в это прохладное место, должно было бы принести желанное облегчение после душной жары снаружи. Но не принесло.
В конце коридора Кимберли открыла деревянную дверь и очутилась в еще одном коридоре. Там находились кабинеты медэкспертов. Она нажала кнопку звонка и очень удивилась, когда дверь приоткрылась и оттуда выглянул особый агент Кэплан.
– Ищете медэксперта? Он занят.
– Вообще-то я ищу вас.
Кэплан распрямился. Кимберли увидела, что его темные, коротко остриженные волосы тронуты легкой сединой. Судя по огрубевшему лицу, суровым глазам и тонким губам, которые чаще осуждающе сжимались, чем улыбались, он был человеком не жестоким, но строгим. Как-никак Кэплан держал в узде весь военный флот и морских пехотинцев.
Да, с ним будет непросто.
– Начинающий агент Кимберли Куинси, – представилась она и протянула руку.
Кэплан пожал ее. Рука его была твердой, выражение лица настороженным.
– Вам пришлось проделать большой путь.
– Насколько я понимаю, у вас есть вопросы ко мне. При моем распорядке мне показалось наиболее разумным найти вас самой. На базе морской пехоты сказали, что вы здесь, и я решила поехать.
– Ваш куратор знает, что вы не в академии?
– Я не сказала ему, что уезжаю. Однако во время нашего разговора сегодня утром он отметил, что сотрудничество с расследованием ВМСУР очень важно. Я заверила его, что окажу любое содействие, какое в моих силах.
– Угу. – Кэплан смотрел на нее и затягивал, затягивал, затягивал молчание. Если у этого человека есть дети, они никогда не выбираются в бары по вечерам.
Кимберли безумно хотелось подвигать пальцами. Она сунула руки в карманы и снова пожалела, что не носит свой «глок». Трудно излучать уверенность, когда вооружена «красной игрушкой».
– Как я понимаю, вы посетили место преступления, – сказал Кэплан.
– На минутку.
– Основательно испугали ребят.
– При всем моем уважении, сэр, ваши ребята легко пугются.
Губы Кэплана растянулись в слабом подобии улыбки.
– Я сказал им то же самое, – произнес он, и на миг они стали сообщниками. Но этот миг прошел. – Почему вы суетесь в мое расследование, начинающий агент Куинси? Отец не учил вас, что этого не следует делать?
Кимберли напряглась. Сдержав побуждение резко ответить, она заставила себя расслабиться и дышать спокойно.
– Я поступила в академию не потому, что увлекалась шитьем.
– Значит c познавательной целью?
– Нет.
Кэплан нахмурился. Хорошо, пусть поломает голову.
– Спрашиваю еще раз: почему вы здесь, начинающий агент Куинси?
– Потому что я обнаружила труп девушки, сэр.
– Потому что обнаружили?
– Да, сэр. И хотела бы завершить то, что начала. Этому отец учил меня.
– Расследование не ваше, и не вам завершать его.
– Да, сэр. Оно ваше, целиком и полностью. Я всего-навсего студентка. Однако надеюсь, вы будете настолько добры, и позволите мне присутствовать.
– Добр? Меня добрым никто не считает.
– Если позволите неопытной студентке посмотреть вскрытие и поблевать, это не изменит вашей репутации, сэр.
Тут Кэплан улыбнулся по-настоящему, и лицо его стало привлекательным, даже приветливым.
– Видели когда-нибудь вскрытие, начинающий агент Кимберли?
– Нет, сэр.
– Вас доконает не кровь. Запах. Или же визг пилы при соприкосновении с черепом. Как полагаете, сможете это выдержать?
– Почти уверена, что меня вырвет, сэр.
– Ну, как знаете. Вот так приходится воспитывать федералов, – негромко промолвил Кэплан и, открыв дверь, впустил Кимберли в холодную стерильную прозекторскую.
Тина отчаянно силилась удержать рвоту. Желудок сводило, горло стискивало, и к нему подступала желчь. Ожесточенно, настойчиво она загоняла ее обратно.
Рот Тины был заклеен липкой лентой. Она боялась захлебнуться, если ее начнет рвать.
Тина плотнее свернулась в клубок. Колики в нижней части живота как будто стали слабее. Может, таким образом они выиграла несколько минут. А потом? Она не представляла.
Тину окружала черная, могильная тьма. Она ничего не видела и почти ничего не слышала. Руки ее были стянуты за спиной липкой лентой, правда, не очень туго. Лодыжки как будто тоже. Если пошевелить ступнями, лента издаст хлюпающий звук и немного ослабнет.
Вообще проблема заключалась не в ленте. Тина поняла это несколько часов назад. Свободы ее лишала не липкая лента вокруг конечностей, а запертый пластиковый контейнер, в котором она находилась. В темноте трудно было разобрать, судя по размеру, металлической дверце и отверстию вверху, к которым она могла прижаться щекой, ее бросили в очень большой ящик для перевозки животных. Подумать только! Я заперта в ящике для собак. Тина немного поплакала, но потом так разозлилась, что начала биться о пластик и железную дверцу, но только ушибла плечо и ободрала колени.
Измученная страхом и болью, не зная, что делать дальще она заснула. Проснувшись, Тина обнаружила, что губы уже не заклеены липкой лентой, а в ящике находится галлоновая бутыль воды и плитка высокопитательного концентрата. Тина не желала прикасаться ни к чему – она не дрессированная обезьяна! Но, подумав о нерожденном ребенке, стала есть концентрат, жадно запивая его водой.
Однако Тина заподозрила, что в воду подмешан наркотик, поскольку, выпив ее, снова крепко заснула. Когда проснулась, рот снова был заклеен лентой, а обертка от концентрата исчезла.
Тине хотелось плакать. Наркотик вреден и для нее, и для ребенка в ее чреве.
Странно, месяц назад она даже не знала, хочет ли ребенка. Но потом Бетси принесла домой книгу, изданную клиникой Мэйо, о внутриутробном развитии ребенка, и они вместе просмотрели все иллюстрации. Теперь Тина знала, что через полтора месяца после зачатия ее ребенок достиг в длину половины дюйма. У него большая голова с глазами, но без век, маленькие ручки и ножки с ладонями и ступнями, похожими на лопасти весла. Еще через неделю он станет длиной в дюйм, а на ладонях и ступнях появятся крохотные, соединенные перепонкой пальчики, и ребенок будет напоминать самую красивую на свете лимскую фасолину.
Словом, зародыш был для нее уже ребенком. Крохотным, драгоценным, и Тина не могла дождаться дня, когда возьмет его на руки и постарается насладиться этой минутой, потому что мать вскоре начнет сживать ее со свету.
Мать. О Господи, даже мысль о ней вызвала желание заплакать. Если что-то случится с ее дочерью… Жизнь иногда несправедлива к пожилой женщине, которая трудится изо дня в день в надежде, что дочери будет житься лучше.
Нужно сосредоточиться и сконцентрировать внимание, если не хочешь бесследно исчезнуть. Стать нелепой статистической величиной. Тина снова напрягла слух, стараясь уловить какой-то намек на то, чего ждать дальше.