О чем-то ей эти слова напомнили — тетя Женя неожиданно прижалась лбом к стеклу, губы ее мелко задрожали, нужно было что-то сказать или сделать, чтобы отвлечь ее от не нужных сейчас мыслей, и я предложил пойти в вагон-ресторан выпить кофе.
Кофе оказался отличным. И настроение у меня стало получше, потому что на мой мобильный позвонил из Питера Боря Немиров, с которым мы когда-то учились на милицейских курсах, и сказал, что данные о Черепанове разосланы по всем отделениям, по больницам, вокзалам и в аэропорт «Пулково» — если кто-нибудь видел там прилетевшего из Москвы человека, похожего на Н.Г., то, надо полагать, сообщит куда следует, и больше всего, конечно, надежда на работников аэровокзала, среди них встречаются люди очень внимательные, замечают даже то, чего на самом деле не происходит, ха-ха, как вообще дела-то, Юра, давно не виделись, ну и все в таком духе…
Пока я разговаривал с Немировым, кто-то позвонил и тете Жене, слушала она, по-моему, невнимательно, то и дело отводила аппарат от уха, думая о своем, но когда разговор закончился, я заметил в ее глазах если не радость, то ощущение чего-то обнадеживающего.
— Это Мирон, — сказала она. Мироном называли Антона Мирошниченко, академика, директора Астрономического института. Для всех он был Антоном Анатольевичем, большим человеком, а для тети Жени и Николая Генриховича — просто Мироном, потому что учились они в свое время на одном курсе, вместе ходили в походы и ездили в экспедиции, карьера у всех сложилась по-разному, в начальники ни Н.Г., ни, тем более, тетя Женя, никогда не стремились, а Мирон поднимался быстро, и, по словам тети Жени, в этом была жизненная справедливость, какой не так уж много в нашем мире: Мирон был талантливым наблюдателем, первым когда-то обнаружил в оптике излучение диска около черной дыры в какой-то двойной системе, в тридцать два стал доктором, в сорок членкором, а когда решался вопрос, кого назначить директором института вместо уходившего на пенсию Соколова-Рузмайкина, коллектив проголосовал за Мирона, хотя тот, говорят, не прилагал к тому никаких усилий. Назначали директора, конечно, сверху, время выборов научного начальства прошло раньше, чем время выборов губернаторов, но в минпросе учли «мнение коллектива» — похоже, что и наверху кандидатура Мирошниченко возражений не вызвала.
— Мирон говорит, — сказала тетя Женя, — что подключил к поискам питерских коллег — если Коля поехал в Питер, то наверняка с какой-то идеей. Хочет с кем-то обсудить. Логично?
— Логично, — пробормотал я, ничего логичного в этом странном предположении не увидев. Допустим, возникла у Н.Г. идея, которую он решил обсудить с каким-то питерским коллегой. Что бы он сделал прежде всего? Естественно, позвонил этому коллеге и для начала обсудил идею по телефону. Разговор кто-нибудь да слышал бы. Логично? Даже если никто ничего не слышал, какой смысл делать вид, что едешь в один аэропорт, а сам… Что за тайны мадридского двора? Если бы Н.Г. не к коллеге в Питер собрался, а к любовнице… Нет, и тогда его поведение нельзя было назвать логичным — должен же был понимать, какой поднимется переполох, да и откуда у Н.Г. любовница, тем более в Питере, где он в последние годы не был ни разу? При такой супруге, какой была тетя Женя, иметь любовницу — чистое самоубийство. Ревнивый характер тети Жени мне был прекрасно известен — года два назад был случай… Долго описывать, да и не люблю я перемалывать косточки… в общем, скандал был страшный, не знаю, сколько посуды тетя Женя перебила, а потом оказалось, что ни причины, ни даже сколько-нибудь убедительного повода для такой экспрессии не было в помине — с кем-то Н.Г. слишком долго разговаривал, а потом еще и домой заезжал… за книгами, естественно, за чем еще?
Если за дело взялся Мирон, то при его энергии наверняка все питерские астрофизики уже были опрошены с пристрастием, и если бы кто-то… А Немиров, понятно, не только в больницах шуровал, но и морги не обошел вниманием. Значит… Зачем мы едем в Питер, что мы там сможем сделать такого, что уже не было сделано?
Странная картинка мне представилась вдруг: сходим мы с поезда, а на перроне стоит, прислонившись к столбу, Николай Генрихович со своим рюкзаком, смотрит на нас и спрашивает задумчиво: «Это что за остановка, Бологое иль Поповка?»
Если у него отшибло память? Могло случиться? Могло. Запросто.
Правда, тогда его все же перехватили бы в «Пулково».
— Нас в Питере встретит Костя Крымов, — сказала тетя Женя. — Это завлаб по внегалактической астрономии, старый наш знакомый. Мирон ему передал…
— Вот и хорошо, — сказал я. — Пока мы едем, Николай Генрихович сам объявится.