Спал он очень мало; каждый день и каждая ночь приносили новые открытия, новые события, увиденные глазами, которые ничего не упускали. Предметы, обычные для человеческого глаза, становились откровением для видения волка: дождь был потоком мерцавших красок, следы мелких животных в высокой траве были очерчены слабым голубым свечением от тепла тел, сам ветер казался загадочным живым существом, разносившим информацию о жизни и смерти других по всему лесу.
И луна. Ох уж эта луна!
Волчий глаз видел ее совсем по-другому. Бесконечно привлекательная серебристая дыра в ночи, иногда окаймленная ярко голубым, иногда багрово, иногда оттенком, не поддающимся описанию. Лунный свет падал серебряными стрелами, освещая лес как собор. Это было самое красивое сияние, какое когда-либо видел Михаил, и в этой благоговейной красоте волки - даже трехногий Франко - собирались на высоких скалах и пели. Песни были гимнами, в которых печаль смешивалась с радостью. Мы живем, говорилось в них, и хотим жить в веках. Но жизнь преходяща, как преходящ свет луны на небесах, и глаза волков и людей обязательно потускнеют и закроются.
Но мы все же поем, поем, пока есть еще такой свет, как свет луны!
Михаил бежал уже просто ради захватывающего удовольствия бегать. Иногда, когда он возвращался в человечье обличье после многих часов, проведенных на лапах, ему бывало трудно удерживать равновесие на двух ногах. Они были слабыми белыми подпорками и их нельзя было заставить бежать так же быстро. Скорость - вот что влекло Михаила; способность двигаться рывками правых и левых лап, действуя хвостом как рулем, удерживая равновесие на поворотах. Виктор стал жаловаться, что он слишком восторгается возможностями своего тела и пренебрегает занятиями. Не только изменение обличья было чудом природы, говорил Виктор; им был еще и мозг в черепе волка, который мог следовать за запахом подраненного оленя по ветру - и в то же самое время декламировать Шекспира.
Михаил проскочил сквозь кусты и нашел прудик в углублении, окаймленном камнями. Прохладный ветерок от воды в такой жаркий пыльный день был полон притягательности. Некоторые вещи человечий мальчик мог делать лучше, чем волк, и одной из них было плавание. Он покатился по мягкой траве просто ради доставляемого этим удовольствия, потом, запыхавшись, лег на бок и отдался превращению. Как оно точно происходило, для него все еще оставалось загадкой: оно начиналось с представления себя мальчиком, точно также, как он воображал себя волком, когда желал превратиться в другом направлении. Чем более всеобъемлюще и детально он представлял себе свое облик, тем быстрее и легче происходило превращение. Это было вопросом сосредоточенности, тренировки мозга. Конечно, трудности были, иногда отказывались подчиняться то рука, то нога, а однажды голова у него заартачилась. Подобные вещи вызывали большое веселье других членов стаи, но весьма заметное недовольство самого Михаила. Однако с практикой он становился все более умелым. Как говорил ему Виктор, Рим не один день строился.
Михаил прыгнул в воду, и она сомкнулась над его головой. Он выскочил, задохнувшись, а потом изогнулся белым телом и нырнул в глубину. Когда он коснулся каменистого дна, то вспомнил, как и где он впервые научился плавать: еще ребенком, под присмотром матери, в большом закрытом бассейне в Санкт-Петербурге. А был ли он там в действительности? Был ли он розовощеким застенчивым малышом, носившим рубашки с высокими воротничками и бравшим уроки игры на фортепиано? Сейчас это казалось таким далеким, незнакомым миром, и лица всех людей, живших в том мире, почти стерлись из его памяти. Реальной была только его теперешняя жизнь в лесу.
Он в несколько гребков доплыл до берега и, когда замотал головой, стряхивая с волос воду, услышал женский смех.
Изумленный, он оглянулся и увидел ее. Она сидела на камне, в солнечном свете ее длинные волосы отливали золотом. Олеся была такая же обнаженная, как и он, но ее тело было куда более интересным.
- Ну-ка, гляньте-ка! - поддразнивая, сказала она. - Какого пескаря я тут обнаружила!
Михаил запрыгнул в воду.
- Что ты делаешь тут?
- А что ты делаешь там?
- Плаваю, - ответил он. - А что? Как это выглядит?
- Глупо. Прохладно, но глупо.
Она не умеет плавать, - подумал он. Не шла ли она за ним от белого дворца?
- Плавать прохладно, - сказал он ей. - Особенно после бега.
Он мог видеть, что Олеся только что бегала; тело у нее было влажным от слабо блестевшего пота.
Олеся осторожно слезла с камня, наклонилась к воде и набрала пригоршню воды. Она подняла ее ко рту и по-звериному полакала из ладоней, потом вылила остаток на золотистый пушок между бедрами.
- О, да, - сказала она и улыбнулась ему. - Она прохладная, верно?
Михаилу стало заметно теплее. Он отплыл от нее, но прудик был невелик. Он стал плавать кругами, притворяясь, что даже не замечает, как она растянулась на камнях и подставила тело солнцу. И, конечно, его глазам. Он отвернул лицо. Что с ним происходит? В последнее время, всю весну, а теперь и летом, Олеся не выходила у него из головы. Ее светлые волосы и льдисто-голубые глаза в человечьем обличье и светлая шерсть и гордый хвост - в волчьем. Его притягивала к себе тайна между ее бедер. У него были сны... нет, нет, они были неприличные.
- Спина у тебя красивая, - сказала она ему. Голос ее был нежный, в нем была какая-то податливость. - Она выглядит такой сильной.
Он стал плыть чуть быстрее. Может, для того, чтобы мышцы спины напружинились, а может, нет.
- Когда ты выйдешь, - сказала Олеся. - Я обсушу тебя.
Пенис Михаила уже догадался, как это могло быть сделано, и стал твердым как тот камень, на котором сидела Олеся. Он продолжал плавать, в то время как Олеся загорала и ждала.
Он мог бы оставаться в пруду, пока ей не надоест и она не уйдет домой, подумал он. Она - животное: вот что сказала про нее Рената. Но, по мере того, как плавание Михаила становилось все медленнее, а сердце стучало все сильнее от неизвестной страсти, он понимал, что время его и Олеси все равно скоро наступит, пусть даже не сегодня. Она хотела его, и хотела того, чего хотел он. Это его смущало; это был урок, который Виктор ему преподать не мог. Олеся ждала, солнце жгло. От отблесков на воде у него кружилась голова. Он проплыл еще пару кругов, размышляя над этой ситуацией. Но важнейшая часть его тела уже приняла решение.