Он вылез из воды, ощущая смесь желания и страха, глядя, как Олеся встала, груди ее напряглись, когда она увидела, что у него уже наизготовку. Она сошла с камня, а он стоял на траве и ждал.
Она взяла его за руку, повела в тень и там они легли на мох. Она стала на колени. Олеся была красива, хотя вблизи Михаил увидел, что у глаз ее были морщинки и в углах рта тоже. Волчья жизнь была трудной, а Олеся давно уже не была девушкой. Но ее льдисто-голубые глаза обещали радости, которые ему и не снились, и она нагнулась над ним и прижалась губами к его губам. Ему предстояло многому поучиться в искусстве любви; начался первый урок.
Олеся сдержала свое обещание обсушить его и стала выполнять это с помощью языка. Она начала с одного конца его тела и медленно ползла к другому, вылизывая насухо его кожу, медленно слизывая капельки с его нетерпеливо дрожавшего тела.
Она дошла до торчащего в середине члена и тут проявила истинную сущность зверя: любовь к свежему мясу. Олеся поглотила его, а Михаил застонал и вцепился пальцами в ее волосы. Затем так же по-звериному она пустила в ход зубы, и пока она покусывала и облизывала его сверху донизу, у него в чреслах становилось все жарче. В голове гремело, яркие сполохи прыгали в мозгу, как летняя гроза. Горячий рот Олеси не отпускал его, пальцы ее нажимали у основания его яичек. Он почувствовал, как тело его выгибается, бессознательно, движением, не поддающимся контролю, и на короткий миг мышцы его напряглись, как будто готовые прорвать кожу. Молнии в его мозгу танцевали, ударяя по нервам и воспламеняя их. Он стонал, звериным стоном.
Олеся выпустила его и смотрела, как семя фонтанчиком изверглось из его тела. Он дернулся второй раз и выпустил еще один белый выброс. Она улыбнулась, гордая свое властью над его юношеской плотью; потом, когда знамя Михаила стало клониться, она продолжила путешествие языка через живот, через грудь, затем, играя, делала круги по его телу. От ее движений кожа становилась гусиной.
Михаил снова стал напрягаться и, когда мозг его прояснился после первоначального исступления, начал сознавать, что есть многое такое, чему следует поучиться, о чем монахам и не снилось.
Их губы встретились и замерли. Олеся укусила его за язык и губы, затем взяла его ладони и положила их на свои груди, а потом раздвинула бедра и опустилась на него. Они соединились, он ощущал, как пульс его бился во влажном тепле. Бедра Олеси начали медленное ритмичное движение, которое постепенно увеличивало силу и интенсивность, глаза ее уставились в его глаза, а ее лицо и груди заблестели от пота. Михаил был учеником, схватывающим все на лету; он тоже стал раскачиваться, все глубже проникая в нее в ответ в такт ее движениям, и, когда их взаимопроникновение стало жестче и более нетерпеливым, Олеся запрокинула голову, ее золотистые волосы каскадом рассыпались по плечам, и вскрикнула от радости.
Он почувствовал, как она вздрогнула; глаза у нее были закрыты, а губы издавали нежные стонущие звуки. Она подставляла свои груди под его поцелуи, бедра ее совершали мелкие круговые резкие движения, и тут Михаила опять охватила такая же неконтролируемая напряженность. В тот момент, когда его мышцы почти свело и кровь яростно забилась в нем, дар его сущности излился во влажную теплоту Олеси. Он расслабил мышцы, суставы его ломило от внутреннего жара. Начни даже сейчас небеса падать на его голову синими глыбами - он бы не шелохнулся. Все ощущения были ему незнакомы, он был словно бы в неведомом краю, но в одном он был уверен: все это ему нравилось, очень нравилось. И он хотел бы вернуться в нее, по возможности так скоро, как только удастся.
Он опять был готов, быстрее, чем мог бы надеяться. Тело к телу, он и Олеся катались по мху из тени на солнцепек. Теперь она была под ним, ее ноги над его бедрами, и она смеялась над выражением его лица, когда он опять погрузился в нее. Эта глубина была лучше, чем глубина пруда: он не мог найти у Олеси дно. Солнце жгло их, от его жара кожа их была мокрой, и оно сплавило их вместе. Оно выжгло также последние следы стыдливости Михаила, и он стал отвечать на ее телодвижения уверенно и с силой. Ее бедра сжимали его бока, рот ее втягивал его язык, спина его выгибалась, когда он входил в ее глубины.
И когда их тела опять устремились через напряжение к высвобождению, все произошло без предупреждения. Светлая шерсть заструилась по животу Олеси, по бедрам и рукам. Рот ее был раскрыт, глаза блуждали от удовольствия, и Михаил уловил ее звериный острый дух. Этот запах разбудил в нем волка, и черная шерсть пробилась на его спине, под ее вцепившимися пальцами. Олеся скорчилась и стала менять облик, ее зубы в улыбке удлинились в клыки, красивое лицо приобрело другую форму красоты. Михаил, все еще продолжая процесс совокупления, тоже дал себе волю; черная шерсть появилась на его плечах, руках, ягодицах и ногах. Их тела охватили корчи страсти и боли, и они перевернулись и согнулись так, что тело, становящееся черным волком, вскарабкалось на появляющуюся светлую волчицу сзади. И в миг, предшествовавший моменту окончания превращения, Михаил задергался, потому что семя его вышло в Олесю. Его обуяло радостное удовлетворение, и он запрокинул голову и завыл. Олеся присоединилась к его пению, их голоса слились в гармонии, сбились с единозвучия и снова соединились: еще одна форма любви.
Михаил освободился от нее. Дух все еще желал, но его покрытые черной шерстью яички совсем опустели. Олеся стала кататься по траве, потом вспрыгнула и стала кружиться, гоняясь за своим хвостам. Михаил тоже попытался бегать, но ноги не устояли, и он лег на солнышке, свесив язык. Олеся прижималась к нему носом, перекатывалась через него и лизала его брюхо. Он наслаждался вниманием, веки его отяжелели, и он подумал, что более прекрасного дня, чем этот, у него не будет.
Когда солнце стало западать, а небеса порозовели, Олеся учуяла по ветру запах зайца. Она и Михаил погнались за ним, обгоняя в лесу друг друга, соревнуясь, кто поймает зайца первым, и когда они по очереди перепрыгивали друг через друга, то были счастливы, как все любовники на свете.