- Невероятно, - сказал Стронберг. Он наклонился, чтобы разглядеть волоски поближе. - Это загадка для дерматологов.
- Наверное, - Майкл опустил руку и прижал ее к боку.
Стронберг мимо Чесны прошел к двери.
- С завтрашнего дня мы будем давать твердую пищу. Немного мяса в бульоне.
- Не хочу я никакого проклятого бульона. Я хочу ростбиф. Страшно соскучился.
- Ваш желудок к этому еще не готов, - сказал Стронберг и вышел из комнаты.
- Какой сегодня день? - спросил Майкл у Чесны, когда доктор ушел. Дата?
- Седьмое мая. - Чесна подошла к окну и загляделась на лес, лицо ее омывал полуденный свет. - В ответ на ваш следующий вопрос скажу, что мы в доме нашего друга в сорока милях к северо-западу от Берлина. Ближайшее селение - маленькая деревушка с названием Россов - в одиннадцати милях к западу. Так что здесь мы в безопасности, можете отдыхать спокойно.
- Я не хочу отдыхать. У меня есть задание, которое нужно выполнить. Но как только он сказал это, он почувствовал, как то, что ввел ему Стронберг, стало действовать. Язык у него онемел, он опять почувствовал сонливость.
- Четыре дня назад мы получили шифровку из Лондона. - Чесна отвернулась от окна, чтобы видеть его. - День вторжения назначен на пятое июня. Я радировала в ответ, что наше задание не завершено и что успех вторжения может быть под угрозой. Я пока еще жду ответа.
- Мне кажется, что я знаю, что такое Стальной Кулак, - сказал Майкл и стал излагать ей свою гипотезу о "летающей крепости".
Она внимательно слушала, с бесстрастным лицом, не выражая ни согласия, ни несогласия.
- Я не думаю, что самолет спрятан в ангаре в Норвегии, - сказал он ей, - потому что это слишком далеко от побережья вторжения. Но Гильдебранд знает, где самолет. Нам нужно попасть на Скарпу... - в глазах у него стало туманиться, во рту чувствовался сильный привкус лекарств, - ...и выяснить, что же изобрел Гильдебранд.
- Вы никуда не можете ехать. Не в таком состоянии, в каком вы находитесь. Будет лучше, если я сама подберу людей и доставлю их туда самолетом.
- Нет! Послушайте... ваши друзья могут быть хороши, чтобы ворваться в лагерь для пленных... но Скарпа будет много крепче. Вам для такой работы нужен профессионал.
- Вроде вас?
- Именно. Я смогу быть готовым к поездке через шесть дней.
- Доктор Стронберг сказал - две недели.
- Его слова ни черта не стоят! - Он почувствовал прилив злости. Стронберг меня не знает. Я буду готов через шесть дней... при условии, что у меня будет мясо.
Чесна чуть улыбнулась.
- Верю, что вы говорите серьезно.
- Да, серьезно. И больше не надо мне никаких успокоительных или что там мне упорно колет Стронберг. Понимаете?
Она помолчала немного, обдумывая. Потом:
- Я скажу ему.
- И еще одно. Вы... учитывали возможность... что между этим местом и Скарпой мы можем нарваться на истребители?
- Да. Я иду на такой риск, вполне сознавая его.
- Если нас собьют, то нам все равно тогда придется падать подожженными. Но вам нужен второй пилот. У вас такой есть?
Чесна покачала головой.
- Поговорите с Лазаревым, - сказал Майкл. - Вам он может показаться... интересным.
- Это животное? Он - летчик?
- Хотя бы просто поговорите с ним. - Веки Майкла тяжелели. Трудно было сопротивляться помрачению зрения. Лучше не сопротивляться, а отдыхать, подумал он. Отдыхать, а завтра тогда уже сопротивляться.
Чесна оставалась у его кровати, пока он не уснул. Лицо ее смягчилось, она потянулась, чтобы потрогать его волосы, но в этот момент он повернулся на другой бок, и она убрала руку назад. Когда она узнала, что его и Мышонка схватили, то чуть с ума не сошла от волнений, и вовсе не потому, что боялась, что он выдаст секреты. Увидев его появившимся из леса грязного и всего в синяках, с лицом, запавшим от голода и испытаний в заключении, - она чуть не упала в обморок. Но как же он нашел их по следам в лесу? Как?
Кто вы? - мысленно спросила она спящего. Лазарев спрашивал, как дела у его друга "Галатинова". Русский он или британец? Или какой-то другой, более редкой национальности? Даже в изнуренном состоянии он был красивым мужчиной - но было в нем что-то от одиночества. Что-то потерянное. Всю свою жизнь она воспитывалась со вкусом серебряной ложечки во рту; это был человек, познавший вкус земли. В разведслужбе было железное правило: не поддаваться чувствам. Невыполнение этого правила могло привести к неописуемым страданиям и смерти. Но она устала, так устала быть актрисой. А вести жизнь без чувств было тем же, что играть роль критика вместо публики: в том не было удовольствия, только сценическое искусство.
Барон - Галатинов или каким бы там ни было его имя - вздрогнул во сне. Она увидела, что кожа руки у него покрылась пупырышками. Она вспомнила, как мыла его, не из шланга, а со щеткой, пока он лежал в беспамятстве, в тазу с теплой водой. Она выскребла у него вшей из головы, с груди, под мышками и в паху. Она брила его и мыла его волосы, и она проделала все это потому, что никто другой этого бы не сделал. Это была ее работа, но от нее не требовалось, чтобы у нее ныло сердце, когда она отмывала грязь с его лица.
Чесна натянула на него простынь. Его глаза открылись - блеснули зеленью, - но лекарства были сильные, и он опять отключился. Она пожелала ему хороших снов, не из этого мира кошмаров, и когда вышла, тихо прикрыла дверь.
2
Менее чем через восемнадцать часов после своего первого пробуждения Майкл уже смог встать на ноги. Он опорожнился в "утку", моча была красной, но боли не было. Бедро у него дергало, однако ноги держали крепко. Он прошелся по комнате, проверяя себя, и почувствовал, что хромает. Без обезболивающих и успокоительных в крови он чувствовал, что нервы его слишком обнажены, зато мозг был ясен. Он обратил все свои помыслы к Норвегии, и то, что ему было сейчас необходимо, это скорее быть готовым к путешествию туда.
Он лег на пол из сосновых досок и медленно потянулся. Глубоко упрятанная боль вышла наружу, когда он делал это. Спина на полу, ноги кверху, голова с хрустом прижалась к коленям. Живот на полу, одновременно подняты подбородок и ноги. Сидя на полу, колени согнуты, а спина как можно медленнее опускается почти до пола, проходя через болевую точку, и все повторяется снова. На коже Майкла появился легкий налет пота. Кровь рывками бежала по кровеносным сосудам и возбуждала мышцы, а сердце дошло до максимально быстрого ритма. Шесть дней, подумал он, жадно дыша. Через шесть дней я должен быть готов.