- Нет, сударь. - Михаил закрыл глаза и крепко зажмурил их. Лицо у него было как будто сделано из расплавленного свечного воска, в который он, бывало, опускал палец и смотрел, как он застывает.
- Они никогда не знают, - сказал Виктор, скорее самому себе. - Тебе что-нибудь известно про микробы? - он опять обратился к мальчику.
- Микробы, сударь?
- Микробы. Бактерии. Ты знаешь, что это такое? - Он снова не стал ждать ответа. - Посмотри на это. - Виктор сплюнул на ладонь и поднес ладонь со слюной к лицу Михаила.
Мальчик послушно смотрел на нее, но ничего, кроме слюны, не увидел.
- Они тут, - сказал Виктор. - Смертельный вред - и чудо. Они прямо тут, на моей руке!
Он убрал руку и Михаил увидел, как он слизывает слюну обратно.
- Во мне их много, - сказал Виктор. - Они у меня в крови и во внутренностях. В моем сердце и легких, кишках и мозгу.
Он постукал по своему лысому темени.
- Все во мне кишит ими, - сказал он и напряженно посмотрел на Михаила. - Точно так же, как сейчас и в тебе.
Михаил не был уверен, что понял, о чем говорил этот человек. Он опять уселся, в голове у него шумело. Холод и жар попеременно охватывали его тело, злобные соперники в пытках.
- Они были в слюне Ренаты! - Виктор коснулся плеча Михаила, где к его воспалившейся, с гнойными краями ране была повязкой из листьев прижата приготовленная Ренатой мазь из какой-то коричневой травы. Это было не больше, чем мимолетное прикосновение, но боль от него заставила Михаила содрогнуться и задержать дыхание.
- Они теперь в тебе, и они либо убьют тебя, либо... - Он запнулся и пожал плечами. - Научат тебя истине.
- Истине? - Михаил потряс головой, озадаченный и с затуманившимся сознанием. - О чем?
- О жизни. - Его дыхание жгло лицо мальчика и отдавало кровью и сырым мясом.
Михаил увидел крошки чего-то красного в его бороде, в которой также застряли частички листьев и травы.
- Живешь ты в сказочном сне или в кошмаре - это зависит от точки зрения. Можно называть ее и бедой, болезнью, проклятием. - Он усмехнулся при последнем слове. - Я называю ее благородной и жил бы только так, если бы мог вновь родиться: я бы с самого рождения знал только волчью, и не знал бы того зверя, который зовется человеческим существом. Ты понимаешь, о чем я говорю, мальчик?
Все сознание Михаила заполнялось одной мыслью.
- Я сейчас хочу домой, - сказал он.
- Боже мой, да мы взяли в стаю простака! - Виктор едва не кричал. Он встал. - У тебя теперь нет никакого дома, кроме этого, здесь, у нас!
Он подпихнул сандалией нетронутый кусок мяса, лежавший на полу около подстилки мальчика; это было заячье мясо, и хотя Рената несколько раз проводила им над огнем, оно все еще слегка кровило.
- Не ешь! - загремел Виктор. - Я и в самом деле приказываю тебе не есть! Чем скорее ты умрешь, тем скорее мы растерзаем тебя на клочки и съедим!
От этого Михаила охватило дрожью неподдельного ужаса, но лицо его, блестевшее от пота, осталось безучастным.
- Поэтому не трогай его, ты меня слышишь? - Он носком подвинул кусок заячьего мяса на несколько дюймов ближе к Михаилу. - Мы хотим, чтобы ты ослабел и умер!
Кашель Андрея прервал его тираду. Виктор отвернулся от мальчика, чтобы пройти через помещение, присел сбоку от Андрея и поднял одеяло. Михаил услышал, как Виктор прошипел сквозь зубы, захрипел и сказал: - Мой бедный Андрей, - тихим подавленным голосом.
Потом Виктор резко поднялся, метнул мрачный взгляд на Михаила и прошествовал из помещения.
Михаил лежал очень спокойно, прислушиваясь к шлепанию сандалий Виктора, идущего вверх по ступенькам. Выскочил небольшой язычок пламени, выстрелил искорками, дыхание Андрея походило на приглушенный стук товарных вагонов, доносящийся от далекой железнодорожной ветки. Михаил вздрогнул, весь замерзший, и уставился на окровавленный кусок зайчатины.
Я приказываю тебе не есть, сказал Виктор.
Михаил разглядывал мясо и увидел муху, медленно с жужжанием летавшую над ним. Муха села на мясо и счастливая поползла по нему, как будто выискивая кусочек помягче, откуда было бы приятней втянуть первый глоточек сока.
Я приказываю тебе не есть.
Михаил отвел взгляд, Андрей взахлеб закашлял, содрогаясь, а потом опять успокоился.
- Что с ним? - подумал Михаил. - Отчего он так болеет?
Взгляд его скользнул опять к зайчатине. Ему подумалось о волчьих клыках, обнаженных и истекающих слюной, и в воображении увидел груду костей, начисто обглоданных и белых, как октябрьский снег. Желудок у него заурчал будто щенок. Он опять отвел взгляд от мяса. Оно было таким кровавым, таким... ужасным. Подобное никогда не могло попасть на золоченые блюда обеденного стола Галатиновых. Когда же он пойдет наконец домой, и где его мама и папа? Ах, да. Мертвы. Все мертвы. Что-то крепко сжалось в его мозгу, как кулак с чем-то тайным, и больше он не мог подумать о своих родителях и сестре. Он уставился на зайчатину, и у него потекли слюнки.
Только попробовать. Один разочек. Действительно ли это так плохо?
Михаил протянул руку и коснулся мякоти. Перепуганная муха зажужжала над его головой, пока он не отогнал ее. Михаил убрал пальцы и посмотрел на слабые розовые следы на кончиках. Понюхал их. Металлический запах, напомнивший про отца, чистящего серебряный клинок. Тогда Михаил лизнул пальцы и попробовал кровь на вкус. Он был не так плох, но и не особенно хорош. Чуть-чуть припахивало дымком и слегка горчило. Но, тем не менее, это заставило его желудок заворчать громче и во рту стало еще больше слюны. Если он умрет, волки - и Виктор в их числе - разорвут его на клочки. Поэтому ему надо жить; такова была простая истина. И если он хочет жить, он должен заставить себя разделаться с этим мясом. Он опять отмахнулся от назойливой мухи и поднял кусок зайчатины. На ощупь она показалась ему скользкой и слегка жирной. Может быть, на ней тоже были кусочки меха, но он не слишком всматривался. Он зажмурил глаза, открыл рот. Его замутило, но сначала нужно наполнить желудок, чтобы было от чего опорожнять. Он сунул мякоть в рот и куснул.
Сок окатил его язык; он был вкусным и с душком, вкуса дичи. В голове у Михаила шумело, спину ломило, но зубы работали, будто они были умельцами, а все остальное было у них в услужении. Он отодрал кусочек мякоти и стал разжевывать его; это был упитанный матерый заяц, с крепкими мышцами, и он не давал проглотить себя без труда. Кровь и сок стекали по его подбородку, пока он ел, и Михаил Галатинов - на шесть дней и целый мир ушедший от того мальчика, каким был раньше - рвал мякоть зубами и глотал ее с жадным удовольствием. Когда он дошел до костей, то выскоблил их дочиста и попытался разгрызть, чтобы добраться до костного мозга. Одна из косточек потоньше лопнула, обнажив красную внутреннюю мякоть. Он с помощью языка аккуратно вычистил ее внутренность. Ел он так, будто ему достался редчайший деликатес, поданный на золотом блюдечке.