Мужчина и мальчик ели свою крысу в темном зале, окруженные полками, полными отголосков цивилизованного разума.
4
В золотой ткани дней стали появляться серебряные нити. В лесу поблескивали заморозки, и лиственные деревья стояли обнаженные на обжигающем холодом ветру. Зима обещала быть суровой, сказала Рената, наблюдая, как на деревьях утолщается кора. Первый снег выпал в начале октября, и белый дворец укрылся белым покрывалом.
Когда завыли ноябрьские ветры и снежная пурга застлала обзор, стая грудилась в подвале дворца возле костра, которому не давали ни сильно разгореться, ни погаснуть. В теле Михаила ощущалась вялость, ему хотелось больше спать, однако Виктор заполнял его мозг вопросами из книг; Михаил никогда бы не подумал, что существует так много вопросов, и даже по ночам ему снились вопросительные знаки. Прошло немного времени, и он стал видеть сны на других языках: немецком и английском, которыми Виктор безжалостно пичкал его, повторяя и повторяя. Но ум Михаила оттачивался, так же, как и его инстинкты, и он учился.
Живот у Олеси раздувался. Она много лежала свернувшись, и другие всегда давали ей побольше от своей добычи. Они никогда не меняли обличья на глазах у Михаила; они всегда уходили наверх по лестнице и по коридору на двух ногах, прежде чем покидали белый дворец для охоты на четырех лапах. Иногда они возвращались со свежим, капающим кровью мясом, иногда мрачные, с пустыми руками. Но вокруг было полно крыс, привлекаемых теплом костра, и их было легко поймать. Михаил знал, что он теперь член стаи, и признавал это, но все еще ощущал себя тем, кем был во плоти: замерзшим, часто безутешно несчастным мальчиком. Иногда тело его и ум пронизывало такое жестокое отчаяние, что он был готов расплакаться. Несколько раз он даже начинал всхлипывать от отчаяния, но взгляды, которые кидали на него Виктор и Рената, говорили ему, что тому, кто не страдает от кишечных червей, плакать недопустимо.
Однако изменение обличья по-прежнему оставалось для него тайной. Одно дело было жить со стаей, и совершенно другое - полностью войти в нее. Как они меняют обличье? - изумлялся Михаил, отягчая бремя своих вопросов. Затаивают ли они дыхание, как перед прыжком в темную ледяную воду? Удлиняют ли они свое тело до тех пор, пока не лопнет человеческая кожа и оттуда не вырвется на свободу волк? Как они это делают? Никто не собирался ему рассказывать, а Михаил - пасынок стаи - был слишком пуглив, чтобы спрашивать. Он знал только, что когда он слышал, как они завывали после удачной охоты и голоса их отдавались эхом в заснеженном лесу, в крови у него начинало гореть.
С севера налетела снежная буря. Пока она свирепствовала за стенами, Поля высоким несильным голоском пела народную песенку про птичку, летавшую среди звезд, в то время как ее брат Белый выстукивал палочкой ритм. Буря не утихала и день за днем ревела свою мелодию. Костер потух, пища была съедена без остатка. В желудках опустело. Пришлось Виктору, Никите и Белому выйти в пургу на охоту. Их не было целых трое суток, а когда Виктор с Никитой вернулись, они принесли полузамерзший кусок оленины. Белый не вернулся; он погнался за оленем, и последнее, что увидели Виктор с Никитой, это то, как он зигзагами гнался сквозь бурю за своей жертвой.
Поля стала плакать, остальные оставили ее одну. Однако плакала она недолго, потому что нужно было есть. Она принялась за кровившее мясо с той же жадностью, что и остальные, включая Михаила. И Михаил получил еще один урок: какая бы трагедия ни случилась, какая бы ни постигла беда - жизнь продолжалась.
Однажды утром Михаил проснулся и прислушался к тишине. Пурга стихла. Он пошел за всеми наверх по лестнице и через комнаты, где на камнях лежал наметенный снег и заснеженные ветви деревьев простирались вверх. Снаружи сияло солнце, над миром ослепительной белизны раскинулось лазурное небо. Виктор, Никита и Франко расчистили от снега дорожки во дворе, и Михаил вместе с остальными вышел туда прогуляться на свежем морозном воздухе.
Он дышал глубоко, пока в легких у него не закололо. Солнце светило нещадно, но на гладком снегу не оставалось ни следа. Михаил стоял, охваченный восторгом при виде красоты зимнего леса, пока его не ударил в ухо снежок.
- Меткий удар, - крикнул Виктор. - Дай ему еще разок!
Никита улыбался, уже скатывая второй снежок. Он уже отвел руку назад, чтобы бросить его, но в последнюю секунду повернулся и швырнул его в лицо Франко, стоявшего от него в двадцати футах.
- Ты, задница! - завопил Франко, хватая снег, чтобы скатать снежок. Рената кинула и задела по голове Никите, а Поля с неумолимой точностью залепила снежком в лицо Олеси. Беременная Олеся, хохоча и расшвыривая снег, убежала подальше от всех, прижимая руками свой живот.
- Хочешь повоевать? - заорал Никита, оскалясь на Ренату. - Я тебе покажу! - он швырнул снежок, который припечатался к плечу Ренаты, и тогда Михаил, стоявший в тени Ренаты, кинул снежок, и попал Франко прямо в лоб, отчего Франко свалился на спину.
- Ты... маленький... звереныш! - заорал Франко, а Виктор засмеялся и спокойно увернулся от снежка, прошелестевшего у него над головой. Ренате попало сразу от двоих, от Франко и Поли. Михаил сунул свои онемевшие руки в снег, готовясь к следующей атаки. Никита пригнулся от залпа Ренаты и забрался в место, где снег был свеж и незапятнан. Он глубоко зарылся в него руками, чтобы сделать два снежка разом.
А вынул он нечто совершенно другое. Нечто замерзшее, красное и искалеченное.
Смех Ренаты оборвался словно придушенный. Последний снежок, брошенный Франко, брызнул на ее плече, но она уставилась на то, что держал Никита. Из руки Михаила снег осыпался обратно на землю. Поля раскрыла рот, с лица и волос ее капало.
Никита показал оторванную изувеченную руку, вынутую из снега. Она была цвета мрамора, два пальца у нее отсутствовали. Большой и указательный пальцы были морщинистыми и ушедшими внутрь - последние следы лапы - и ярко-рыжая шерсть покрывала тыльную часть кисти.
Поля шагнула вперед. Со следующим шагом снег дошел ей до колен. Она моргнула, изумленная, а затем простонала:
- Белый...
- Уведи ее, - сказал Виктор Ренате.
Она в то же мгновение взяла Полю за руку и попыталась увести ее во дворец, но Поля вырвалась.